Роберт Гэлбрейт - Дурная кровь

Робин распахнула дверь кафе и вошла первой. Интерьер оказался с намеком на гламурный модерн: изогнутая стойка, деревянный пол, ярко-оранжевая акцентная стена. У входа, за столиком на шестерых, сидели три темнокожие женщины. Робин без труда определила, кто есть кто, заранее изучив фотографии на их семейных страницах в «Фейсбуке» и на сайте Льюишемского муниципального совета.

Иден, лейбористка, сидела, сложив руки на груди; курчавая прическа отбрасывала тень почти на все ее лицо – отчетливо были видны только тщательно накрашенные, неулыбчивые губы в форме сливы. На ней был элегантно скроенный пиджак; всем своим видом эта деловая женщина показывала, что ее оторвали от решения важных вопросов.

Майя, замдиректора школы, пришла в джинсах и васильково-голубом свитере, с маленьким серебряным крестиком на шее. Более субтильного телосложения, чем Иден, она отличалась от сестер самым темным цветом кожи и, по мнению Робин, выглядела самой миловидной. Ее длинные волосы, заплетенные в дреды, были стянуты в толстый конский хвост; широко посаженные глаза казались еще больше за квадратными линзами очков; уголки полных губ от природы изгибались кверху, излучая теплоту. На коленях у нее стояла кожаная сумочка, в которую она впилась обеими руками, словно боясь упустить.

Поршия, самая младшая, работница социальной службы, оказалась самой полной. У нее была очень короткая стрижка, почти что под ноль – несомненное свидетельство недавно пройденного курса химиотерапии. Она прорисовала черным карандашом брови, только-только начавшие отрастать; двумя дугами они акцентировали карие глаза, отливавшие золотом на фоне кофейной кожи. По случаю этой встречи Поршия надела лиловую тунику с джинсами и дополнила свой костюм длинными серьгами, которые закачались, как две миниатюрные люстры, когда она повернулась к Страйку и Робин. Подойдя вплотную к столу, Робин заметила на затылке у Поршии небольшую татуировку: трезубец с барбадосского флага. Иден и Майе, по сведениям Робин, было далеко за пятьдесят, а Поршии – сорок девять, но с виду каждая выглядела лет на десять моложе своего возраста. Робин представилась и представила Страйка. Стороны обменялись рукопожатиями; Иден так и не улыбнулась. Страйк сел во главе стола, Робин – между ним и Поршией, лицом к Майе и Иден. Заказав кофе, все, за исключением Иден, принялись вести натужную светскую беседу об окружающей местности и о погоде, пока официант не принял заказ. Когда он отошел, Робин сказала:

– Большое спасибо, что согласились с нами встретиться, мы это ценим. Вы не возражаете, если Корморан будет делать записи?

Майя и Поршия помотали головами. Страйк вытащил из кармана пальто блокнот и приготовился записывать.

– Как я сказала вам по телефону, – начала Робин, – мы, по сути, пытаемся воссоздать полную картину жизни Марго Бамборо в течение тех месяцев, которые…

– Могу я задать пару вопросов? – перебила Иден.

– Конечно, – вежливо ответила Робин, предвидя неприятности.

Иден откинула с лица волосы и сверкнула глазами цвета черного дерева:

– Известно ли вам, что один человек, в прошлом связанный с амбулаторией «Сент-Джонс», трезвонит направо и налево, что планирует опубликовать книгу о вашем расследовании исчезновения Бамборо?

Черт, подумала Робин.

– Не Оукден ли его фамилия? – спросил Страйк.

– Нет, его зовут Карл Брайс.

– Это одно и то же лицо, – сказал Страйк.

– Вы с ним связаны или?…

– Нет, – отрезал Страйк, – и вам тоже настоятельно советую не вступать с ним ни в какие контакты.

– Да, мы уже сами так решили, – холодно ответила Иден. – Но это означает, что нам следует ждать огласки, верно?

Робин посмотрела на Страйка, и он сказал:

– Если мы распутаем это дело, огласка последует неизбежно, вне зависимости от Оукдена… или Брайса… или как он там себя нынче именует… но это очень большое «если». Откровенно говоря, шансов у нас мало, и следовательно, пристроить эту свою книгу Оукдену особо не светит, а то, что вы расскажете нам, дальше никуда не пойдет.

– А вдруг у нас есть такие сведения, которые помогут вам в раскрытии дела, тогда что? – спросила Поршия и подалась вперед, чтобы в обход Робин смотреть прямо на Страйка.

За этим вопросом последовала кратчайшая пауза: Робин почувствовала, что у Страйка обострился интерес, как и у нее самой.

– Смотря какого рода информацией вы располагаете, – с расстановкой выговорил Страйк. – Возможно, от нас не потребуется разглашать источник, но если источник будет принципиально важен для вынесения обвинительного приговора…

Теперь молчание затянулось. Казалось, воздух между сестрами заряжен безмолвным общением.

– Итак? – в конце концов поинтересовалась Поршия.

– Мы же договорились! – пробормотала Майя, обращаясь к Иден, которая все еще сидела в молчании, сложив руки на груди.

– Ну-ну, прекрасно, – сказала Иден, будто подразумевая: если что – пеняйте на себя.

Заместитель директора школы рассеянно нащупала серебряный крестик и, не выпуская его из пальцев, заговорила.

– Чтобы не было недомолвок – краткий экскурс в прошлое, – сказала она. – В нашем детстве, когда мы с Иден были почти подростками, а Поршии исполнилось всего девять лет…

– Восемь, – поправила ее Поршия.

– Восемь, – безропотным эхом повторила Майя, – наш отец был осужден за… за изнасилование и отправлен в тюрьму.

– Будучи невиновным, – уточнила Иден.

Робин потянулась за своей чашкой кофе и отпила маленький глоток, чтобы только спрятать лицо.

– Он этого не совершал, понятно? – повторила Иден, не спуская глаз с Робин. – На пару месяцев он загулял с белой женщиной. Об этом знал весь Кларкенуэлл. Они вдвоем сидели в барах, где только не появлялись. А когда он решил с ней порвать, она обвинила его в изнасиловании.

У Робин засосало под ложечкой, как будто пол накренился. Ей бы очень хотелось, чтобы эта история оказалась вымыслом. Женщина, солгавшая об изнасиловании… сама эта мысль вызывала у нее отвращение. Когда-то в зале суда ей пришлось озвучить все подробности своего горького опыта. После нее давал показания пятидесятитрехлетний насильник и несостоявшийся убийца, который вкрадчивым голосом рассказывал присяжным, как двадцатилетняя Робин заманила его в подъезд общежития, чтобы вступить с ним в интимную близость. Он утверждал, будто все происходило по обоюдному согласию: якобы она шептала, что любит жесткий секс – отсюда множественные гематомы у нее на шее – и якобы осталась так довольна, что зазывала его прийти повторно на следующий день, и он, да, естественно (тут в зале раздались смешки), удивился: надо же, с виду такая вежливая, воспитанная девочка, а набросилась на него откуда ни возьмись…