Роберт Гэлбрейт - Дурная кровь

– Астрологии?! – переспросила Иден. – Этой дурости… астрологии?

– Тэлботу не следовало вас опрашивать в отсутствие взрослых, – отметил Страйк. – Сколько вам было: шестнадцать?

Иден рассмеялась детективу в лицо:

– Вероятно, это правило писано для белых девушек, но к нам оно не относится… вы вообще меня слушаете? Мы ведь семижильные. Мы ведь несговорчивые. А оккультизм этот, – Иден развернулась к Робин, – как раз сходится: он меня расспрашивал насчет «обеа». Знаете, что это такое?

Робин помотала головой.

– Это магические ритуалы, которые пришли с Карибских островов. А зародились в Западной Африке. Мы, все трое, родились в Саутварке, но инспектор Тэлбот видел в нас только черных язычниц. Он увел меня в подсобку и начал допытываться про ритуалы, в которых используют кровь, и про черную магию. Я оцепенела от ужаса, не могла понять, к чему он клонит. Думала, он хочет притянуть сюда и маму, и кровь на ковре – намекает, что мама прикончила доктора Бамборо.

– У него был психоз, – сказала Робин. – Именно поэтому его отстранили от дела. Он возомнил, что охотится за дьяволом. Ваша мама была не единственной женщиной, у которой он заподозрил сверхъестественные способности… но вдобавок он определенно был расистом, – приглушенно добавила Робин. – Это следует из его заметок.

– Ты нам не рассказывала, что полиция нагрянула в «Маркс энд Спенсер», – встряла Поршия. – Почему ты это скрывала?

– А зачем было рассказывать? – Иден в сердцах утирала слезы. – У мамы и так случился стресс от этой истории, дядя Маркус на меня орал – дескать, наша мама натравила полицию и на него, и на его сыновей, и я до смерти боялась, что он, если прознает о приходе этого офицера ко мне на работу, сразу побежит в полицейское управление с жалобой – только этого нам не хватало. Господи, какая была передряга, – Иден на миг прижала руки к мокрым глазам, – просто беда.

Казалось, Поршия хотела утешить старшую сестру – но нет; по мнению Робин, это стало бы слишком серьезным отступлением от их привычной манеры общения – Поршия просто не знала, как утешают сестер. Через пару мгновений Поршия шепнула: «Отойду кое-куда», отодвинула стул и скрылась в туалетной комнате.

– Я была против, чтобы Порш сегодня приходила, – призналась Майя, как только дверь дамской комнаты, покачавшись на петлях, затворилась за ее младшей сестрой. На старшую она тактично не смотрела: та пыталась притвориться, что не плачет, а сама тайком утирала слезы. – Такой стресс ей ни к чему. Она только-только прошла курс химии.

– Как ее самочувствие? – спросил Страйк.

– На той неделе, слава богу, выписали. Хочу, говорит, вернуться на прежнее место работы, только не на полную ставку. Но я-то считаю – рановато ей.

– Она – социальный работник, верно? – спросила Робин.

– Ну да, – вздохнула Майя. – Каждое утро – аврал: сотни отчаянных сообщений, а если до какой-нибудь семьи не достучаться, так социального работника живо крайним сделают. Не понимаю, как она справляется. Вся в маму. Как две капли воды. Всегда была у мамы любимицей, а мама для нее – героиней.

Иден выговорила тихое «угу» – не то согласие, не то порицание. Майя пропустила это мимо ушей. В наступившей короткой паузе Робин подумала, что разрыв между Джулзом и Вильмой Бейлисс, похоже, до сих пор сказывается на следующем поколении.

Дверь туалета распахнулась, и Поршия вернулась в зал. Но вместо того чтобы занять свое прежнее место рядом с Робин, она крутанула широкими бедрами вокруг Страйка, сидевшего во главе стола, протиснулась позади встревоженной Майи, которая поспешно вжалась в стол, и добралась до Иден. Сунув сестре в руку ком туалетной бумаги, Поршия обхватила пухлыми руками шею Иден и чмокнула ее в макушку.

– Что это ты делаешь? – хрипло сказала Иден, сжимая руки младшей сестры, но не для того, чтобы их оттолкнуть, а для того, чтобы удержать. Страйк, как успела заметить краем глаза Робин, делал вид, что изучает свой блокнот.

– Говорю тебе спасибо, – мягко ответила Поршия, еще раз чмокнув сестру в макушку перед тем, как отпустить. – За то, что согласилась. Я же знаю, ты не хотела.

Все сидели в удивленном молчании, пока Поршия протискивалась обратно – к своему месту возле Робин.

– А последний-то случай вы им рассказали? – поинтересовалась Поршия у Майи, пока Иден сморкалась. – Про маму и Бетти Фуллер?

– Нет, не стали, – ответила Майя, ошарашенная только что увиденной сценой примирения. – Мама ведь с тобой поделилась, а не с кем-нибудь, значит тебе и рассказывать.

– Ладно. – Поршия обернулась к Страйку и Робин. – Но это в самом деле последнее, что нам известно; может, и пустышка, но вам не помешает, коль скоро вы все остальное знаете.

Страйк выжидал с ручкой наизготовку.

– Мама со мной поделилась уже после выхода на пенсию. На самом деле она не имела права это рассказывать, потому как дело касалось ее подопечных, но вы поймете, когда услышите. Получив диплом социального работника, мама продолжала работать в Кларкенуэлле. Тут у нее были подруги, переезжать она не хотела. В общем, обстановку знала досконально. Одна семья ее подопечных проживала на Скиннер-стрит, недалеко от амбулатории «Сент-Джонс»…

– На Скиннер-стрит? – переспросил Страйк.

Это название он где-то слышал, но от усталости не сразу припомнил, в связи с чем. Зато Робин поняла сразу.

– Да-да. Фамилия их была Фуллер. Мама так говорила: какую проблему ни назови – это все про них: наркомания, домашнее насилие, криминальные наклонности, полный букет. В семье заправляла бабка, лет всего лишь сорока с хвостиком, и зарабатывала она в основном проституцией. Звали ее Бетти. По словам мамы, она служила чем-то вроде местного телеграфного агентства – по крайней мере, в том, что касается всякого криминала. Многие поколения той семьи жили на одном месте. И вот как-то раз Бетти говорит, так это, с хитрецой, чтобы посмотреть на мамину реакцию: «А знаешь, Маркус никаких записок с угрозами этой докторше не слал». Мама так и опешила, – продолжала Поршия. – И первой ее мыслью было, что Маркус посещал эту женщину – понимаете, как клиент… Но я-то знаю: не было этого! – поспешно добавила Поршия и подняла руку, чтобы остановить Иден, которая уже открыла рот. – В ту пору мама с Маркусом уже много лет не разговаривали. Короче, там все было невинно: Бетти познакомилась с Маркусом, потому что церковь запускала в своем приходе программу поддержки малоимущих. Он принес этой семье какие-то продукты с Праздника урожая и попытался уговорить Бетти прийти на службу. Бетти тут же вычислила, как Маркус связан с мамой – мама же оставила себе фамилию Бейлисс, – и заявила, что знает, кто на самом деле писал записки с угрозами Марго Бамборо, причем кто записки писал, тот потом ее и убил. Мама спрашивает: «И кто же?» А Бетти ей: мол, если я скажу, так убийца Марго и меня убьет.