Зигмунт Милошевский - Переплетения [litres]

– Это должно было быть невыносимо, вероятно, он действительно покончил с собой, – сказал врач серьезно. Шацкий подошел на два шага ближе.

– Что случилось? – спросил он.

Врач запустил руку внутрь головы Телята, явно пытаясь вытащить что-то, оказывавшее сопротивление. У Шацкого перед глазами встали сцены из «Чужого». Патолог повернул руку, как бы поворачивая ключ в замке, и медленно вытащил кисть. В пальцах он держал развернутый презерватив.

– Думаю, у него были навязчивые идеи. Он не мог с этим жить. Бедный человек… – Врач склонил голову в задумчивости, а его помощник трясся от едва сдерживаемого хохота. Шацкий закусил губу.

– Вы отдаете себе отчет, что в кодексе есть параграф, касающийся издевательства над трупом, – сказал он холодно.

Патолог выбросил презерватив в корзину и посмотрел на Шацкого взглядом, каким дети в классе глядят на первого ученика и любимца учительницы.

– Как вам удается быть дубоголовыми чинушами? – спросил он. – Вас специально этому учат?

– У нас бывают психологические тесты на занятиях, – ответил Шацкий. – Вы можете продолжать, или мне позвонить в контору и попросить два дня отпуска?

Врач ничего не сказал. Он молча осмотрел внутренность черепа и – очень тщательно – мозг, потом нарезал на ломтики внутренние органы. Шацкий узнал сердце, легкие, печень и почки. Он старался приготовиться к худшему – желудку и кишечнику. Снова желчь. Надо было утром выпить чаю вместо кофе, подумал он. Наконец хирург заглянул в желудок; воздух наполнился кисловатым запахом.

– У вашего клиента была рвота незадолго до смерти, – сказал врач прокурору. – Причем солидная.

Шацкий сразу подумал о пустом пузырьке с успокоительным, найденном в его комнате.

– Можете проверить, чем его рвало? – спросил он.

– В смысле, морковка или котлетка? – Патолог не мог удержаться от иронии.

– В смысле, токсикология.

– Ясное дело, можем. Вам нужно проверить на все или на наличие конкретной субстанции?

– Конкретной.

– А вы знаете, какой? Мы бы от руки написали запрос в токсикологию. Так будет быстрее.

Шацкий ответил, что узнает, пока они будут зашивать.

– О’кей, – сказал патолог. – Клиент был здоров, никаких болезненных изменений во внутренних органах. Сердце в порядке, легкие некурящего, рака нет, язвы нет. Хотел бы я быть в таком состоянии, когда стукнет пятьдесят. Причина смерти очевидная – повреждение мозга с помощью острого инструмента. Вертел пронзил темное тело и продолговатый ствол, старейшие части мозга, ответственные за главные жизненные процессы. Идеальный удар. Погиб мгновенно. Выстрел в висок по сравнению с этим – долгая и мучительная смерть. Вертел прошел через мозг и задержался на затылочной кости, внутри виден след. То есть удар был достаточно сильным, но не настолько, чтобы продырявить череп.

– Могла бы женщина нанести такой удар? – спросил Шацкий.

– Спокойно. Кость черепа в глазнице тонкая, чтобы ее пробить, не требуется большое усилие, а дальше уже желе. Мне трудно что-то сказать о росте нападающего – предупреждаю ваш следующий вопрос, но, думаю, он не может быть ни очень низким, ни слишком высоким. На семьдесят процентов у него был такой же рост, как у жертвы, но это к сведению, я не могу так написать в заключении.

– Мог ли он сделать это сам?

Врач с минуту подумал. За его спиной другой хирург бесцеремонно упаковывал разрезанного Телята, заполняя пустые места скомканными газетами.

– Сомневаюсь. Во-первых, это был бы первый известный мне случай, когда кто-то совершил самоубийство подобным образом. И дело не в вертеле, а в самой идее вбить себе что-то в мозг через глаз. Вы можете представить себе подобное? Я – нет. Во-вторых, это сложно технически – вертел длинный, его трудно ухватить и приложить усилие. Но это осуществимо. Исключить данный вариант на сто процентов я не могу.

Шацкий поблагодарил и вышел, чтобы позвонить Олегу и узнать название лекарства.

– Транкилоксил, действующая субстанция альфазолам, доза по два миллиграмма, – прочел полицейский выдержку из своих заметок. – Кстати, мы сделали дактилоскопию.

– Ну и? – спросил Шацкий.

– На пузырьке отпечатки Телята и Ярчик. Никаких других.

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА СВИДЕТЕЛЯ.

Ядвига Теляк, родилась 20 ноября 1962 года, проживает на ул. Карловича в Варшаве. Образование высшее, не работает. Отношение к сторонам: жена Хенрика Теляка (потерпевший), за дачу фальшивых показаний не наказывалась.

Предупрежденная об ответственности по ст. 233 УК, показала следующее:

С 1988 года я была женой Хенриет Телята, из союза с которым родились двое детей – Катажина в 1988 году и Бартош в 1991 году. Дочь совершила самоубийство в 2003 году. До того времени мои отношения с мужем были нормальные, хотя, конечно, бывали минуты лучшие и худшие. Однако после смерти дочери мы отдалились друг от друга. Старались делать вид, что все в порядке, думали, так лучше для Бартека, которому тогда исполнилось 12 лет. Но это было притворство. Мы уже разговаривали, как нам расстаться цивилизованным путем, но вдруг Бартек заболел. То есть он болел и раньше, но тут ослабел и после анализов выяснилось, что у него смертельное заболевание сердца. Если не произойдет чуда или если мы не получим орган для пересадки, он умрет в течение двух лет, так нам сказали. Это было страшное известие, которое парадоксальным образом сильно нас сблизило. Мы вместе боролись за то, чтобы попасть к лучшим врачам и в лучшие клиники. Это стоило целого состояния, но муж руководил полиграфической фирмой и мы были людьми состоятельными. Из-за болезни сына у нас не оставалось времени, чтобы вспоминать о смерти дочери, и это хорошо. Но Хенрик чувствовал себя подавленным. Он не мог спать, вскакивал с криками, принимал успокоительное. Пил, но не напивался. Осенью прошлого года он встретил Цезария Рудского и начал ходить к нему на терапию. Я не помню, как они познакомились. Вроде пан Рудский что-то заказывал в «Польграфэксе». Вначале терапия не давала результатов, но через какое-то время, примерно спустя три месяца, муж слегка успокоился. Он по-прежнему грустил, но уже не испытывал приступов паники. В то же время, благодаря пребыванию в клинике в Германии, состояние сына немного улучшилось и появилась надежда, что он сможет жить с собственным сердцем. Был февраль. Муж все время ходил к терапевту, поэтому меня не удивило, когда он сказал, что хочет принять участие в двухдневной групповой терапии. Я даже обрадовалась, что два дня побуду одна. Я не вполне уверена, но в воскресенье перед началом терапии муж, кажется, имел какую-то встречу с паном Рудским. В четверг он уже не пошел на свою еженедельную терапию, а в пятницу прямо с работы поехал на Лазенковскую. Вечером он позвонил и сказал, что должен выключить телефон, не будет мне звонить и что мы увидимся в воскресенье. Я ответила, что буду болеть за него. А в воскресенье утром позвонила полиция. В субботу вечером мы с сыном сидели дома. Сначала Бартек собирался пойти к друзьям, но у него разболелась голова, и он остался. Я до поздней ночи смотрела по телевизору детектив на канале TVN, а Бартек играл на компьютере в автомобильные гонки.