Соня Лаврова - Убийство у камина

Миссис Куви села и приподняла юбку выше колен. На ней было хлопковое платье, хотя было уже холодно. Арчири подумал, что она из тех женщин, которые до тех пор, пока не уверены, что наступила хорошая погода, все еще носят зимнюю одежду а, когда становится прохладно и наступает осень и каждый день может быть дождливым, все еще одевает тонкое, тщательно выглаженное платье. Она снова одела на шею жемчуг. Она подняла руку и тут же опустила ее обратно, не поддаваясь искушению прикоснуться к ним. Их взгляды пересеклись, и она издала нервный хихиканье, возможно, осознавая, что выдала свой маленький порок. Она вздохнула про себя, ибо на лице ее уже не было признаков прежнего смятения, а лишь естественное недоумение хозяйки, которая не понимает цель визита и слишком сдержанна, что бы его показать.

Это было необходимо Арчири, необходимо, чтобы пробудить какое-то волнение за этим бледным, морщинистым лбом. Он отрепетировал несколько предложений, но теперь молчал. В любой момент она начнет говорить о времени или о том, как она хотела бы провести церковную свадьбу. Но это было совсем не то. Он забыл свои заготовленные предложения, он хотел завести разговор, но не мог понять с чего начать. – Как прошел ваш отпуск? – спросила Мия Куни.

Очень хорошо. Это помогло ему.

– Если не ошибаюсь, Визбори-его родная деревня, -сказал он. Я пошел посмотреть на могилу, пока я там был. Она погладила жемчужины ладонью.

– Могилу? -На мгновение ее голос прозвучал хрипло, как прежде, когда она говорила о Шерр; затем она добавила: – Конечно! Госпожа Паула Сайс похоронена там, не так ли?

– Могила, которую я посетил, была не ее. -И мягким голосом процитировал: – " иди, пастор, и покойся с миром…» -. Скажите, почему вы не сохранили его работы?

Он ожидал сильной, даже агрессивной реакции. Он был готов справиться с проявлением оскорбленной гордости или с этим непримиримым и мягким ответом, столь любимым всеми дамами Куви этого мира: «я бы предпочла не говорить об этом, если вы не возражаете. «Но он не ожидал испуганного и в то же время полного восхищения взгляда. Она немного съежилась в кресле, если вообще можно съежиться, оставаясь при этом совершенно неподвижной, с блестящими широко открытыми глазами, неподвижными, как у мертвеца Ее страх испугал его. Это было заразно, как зевота. Что, если у нее случился приступ истерии? С крайней осторожностью Арчири продолжал:

– Почему вы прятали его работы? Они могли быть опубликованы или представлены в театре. Не исключено даже, что он достиг бы посмертной славы.

Она не ответила, но теперь он уже знал, что должен делать, ответ пришел к нему неожиданно. Ему просто нужно было продолжать говорить, мягко и внушительно. Слова текли легко, темы и клише, похвалы произведениям, которые он никогда не видел и которые у него не было причин верить, что они ему понравятся; необоснованные утверждения и обещания, которые он, возможно, никогда не сможет выполнить. Все это время он не отводил от нее глаз, как гипнотизер, кивая, когда она это делала, и когда, наконец, на дрожащих губах миссис Куви появилась улыбка, он ответил ей тоже улыбкой.

– Могу я их увидеть? -осмелился сказать он. Не могли бы вы показать мне работы Витоса Джимс? Арчири задержал дыхание, пока она мучительно медленно забиралась на табурет, чтобы дотянуться до последней книжной полки. Труды Джимс лежали в большой картонной коробке продуктового магазина, в которой раньше были банки с персиком. Он поймал ее со странным реверансом, она была настолько сосредоточена на своем драгоценном сокровище, что уронила на пол сложенные сверху журналы.

Там было с десяток еженедельников, но взгляд Арчири застрял на одной из обложек, как будто ему плеснули кислотой в глаза. Он перестал смотреть на фотографию этого прекрасного лица, с копной волос под шляпой, украшенной июньскими розами, и ждал, когда миссис Куви заговорит, ее слова спасли его от смятения и печали. – Полагаю, это Шерр сказала Вам, – прошептала она. Это был наш секрет. – Она открыла крышку ящика, чтобы он мог прочитать слова на первой странице рукописи:. Молитва в форме драмы, Витос Джимс-. Если бы вы попросили меня об этом раньше, я бы показал вам их. Шерр сказала, что я должна показать их всем, кто интересуется ими и… может понять их.

Когда их глаза снова встретились, ему удалось удержать дрожащий взгляд Мии Куви на своем. Он знала, что его мысли отражаются в его взгляде и она должна была прочитать их, и вдруг она неожиданно протянула ему коробку и сказала:: – Вот они. Вы можете оставить их себе. – Испуганно и смущенно он убрал руки и отступил назад. Он вдруг понял, каковы намерения миссис Куви, откупиться этой коробкой, отдать самое ценное. Но не задавайте мне вопросов. -Вырвался слабый возглас.. Не спрашивайте меня о нем!

Арчири прикрыл глаза руками, взгляд Мии Куви сделался ему невыносимым.

– Я не имею права судить Вас, – пробормотал он. – Да, да… все в порядке. -Она крепко тронула его за плечо, словно собираясь с силами. Но не спрашивайте меня о нем. Мой муж сказал мне, что вы хотите знать все о Даниэле Сайсом, моем первом муже. Я расскажу вам все, что помню о нем, все, что вы хотите знать.

Он судья и ее мучитель… но лучше быстрый удар, чем это ужасное, бесконечное страдание. Он сжал кулаки, пока не почувствовал боль от раненого пальца, и посмотрел на нее поверх пожелтевших листов стихотворения.

– Я не хочу больше ничего знать о Даниэле, -сказал он. Меня интересует не он. Меня интересует только отец Шерр. -ни ее рыдания, ни рука, отчаянно сжимавшая его руку, не могли остановить его. И со вчерашнего вечера я знаю, – тихо продолжал он, – что убийца Даниэль не мог быть ее отцом.

Она плакала лежа на полу. Для Арчири, который беспомощно стоял рядом с ней, наблюдение за тем, как она перешагнула все границы условности до такой степени, что лежала лицом вниз на полу, сотрясаемая рыданиями, было доказательством всех его мыслей.. Арчири никогда не чувствовал такого глубокого отчаяния. С тревогой, граничащей с паникой, он пожалел ту женщину, которая так отчаянно и горестно плакала, как будто это был первый раз в ее жизни, когда она плакала. Он не мог понять как долго это продлится.. В комнате, в которой было все необходимое для ношения так называемой «комфортной жизни», не было часов, а он снял свои, чтобы он мог прикрепить повязку на запястье. Когда он начинал думать, что этот плач никогда не закончится, она внезапно успокоилась, а затем и затихла, как избитое животное.

– Миссис Куви … – сказал он. Миссис Куви, простите меня. Она медленно поднялась, тяжело дыша. Ее хлопковое платье было смято, как старая тряпка. Она что-то сказала ему, но он не мог понять ее, и тогда он понял, что с ней происходит: она потеряла голос.