Лия Аветисян - Про любовь, ментов и врагов

Так прошло чуть больше года. Вслед за одним из беспокойных дней на букву s, когда бессердечные Серые Ноги особенно сильно пытали хозяйку, а Софи выла от безысходности под дверью спальни, как заправский волк, она запачкала белую кожу обивки дивана. На этой мягкой и нежной обивке любили валяться Жилистые Ноги, и обеспокоенная Софи внимательно принюхалась к своему хвостику: там пахло чем-то новым. Софи вылизала под хвостиком и пятно на обивке и снова уселась на диван. И снова его запачкала. Вечером Жилистые Ноги вернулись домой, вывели Софи во двор и посадили на поводок. Софи долго и обиженно скулила, а потом смирилась и заснула. Всё-таки, с этой хозяйкой ей повезло, и одну теплую осеннюю ночь можно было перетерпеть и во дворе.

Утром пришел «veterinarian» [45] Ветеринар (англ.) , но это был совсем не день «v», а нечто гораздо худшее и вообще запутанное, потому что Софи забрали в белое помещение с белым светом под потолком, надели намордник, а дальше она ничего не помнила. Но когда она стала уже приходить в себя, то среди первых слов в разговоре Жилистых Ног с Ветеринаром, уловила «sterilization» [46] Стерилизация (англ.) , который, как похвастался Ветеринар, тоже был «very well done» [47] Очень хорошо проделана (англ.) .

Жизнь после этого потекла какая-то скучная, хотя по-прежнему благополучная. В назначенное время Софи съедала свои мясные конфеты, потом лениво ложилась на ковер и дремала до самого прихода Жилистых Ног. Потом они гуляли по парку, но ароматы вечерних новостей уже не радовали Софи. Вскоре Жилистые Ноги уехали в дальнюю командировку, и Софи перевели в просторную дворовую клетку, которую специально для нее целый день мастерили люди с шумным голубым огнем на трубке. В глубине клетки была конура, и маленькая Софи зажила в ней, как большой тигр в зоопарке.

Как-то, когда садовник принялся в очередной раз чистить клетку Софи, она лениво вышла посидеть у калитки особняка и внезапно почувствовала знакомый запах. Софи замерла, а потом опрометью бросилась на этот волнующий аромат. На одном дыхании она пробежала несколько кварталов, спустилась по пригорку мимо огромной бронзовой копии лысого Давида на его ржущем исполине, выбежала на мостовую, побежала по ней наискосок, чтобы срезать путь, и лишь в последний момент заметила, что на нее надвигается огромная черная машина.

2004 г., осень

Свой страшный, жалобный и протяжный вой она услышала словно со стороны. Ужасная сила накатила на нее, ударила и отбросила на край мостовой, и Софи завыла в уверенности, что не перенесет этой боли. И вообще сдохнет прямо сейчас, посреди этого красивого проспекта, на самом дебюте своей маленькой собачьей жизни, которая занялась буквально в двух шагах отсюда, в тихом и тенистом парке через дорогу.

Софи сама доползла до кромки тротуара и закрыла глаза: вот так оно и бывает, оказывается. Так собаки и подыхают.

– Что такое? Что случилось? – кричали люди посреди визга тормозов и уличной неразберихи.

И им спокойно отвечали:

– Да ничего, собаку сбило машиной. Выскочила с той стороны, из-за памятника маршалу Баграмяну.

Конечно, ничего не случилось. Просто была беленькая красавица-Софи, мамина принцесса, которая за свой короткий щенячий век успела пожить в темном подвале и в светлом доме, в низенькой мансарде и в горной деревне, понежиться в роскошной вилле и коротать дни и ночи в тигриной клетке. Вроде бы все она успела за свою коротенькую жизнь, но жить все равно ужасно хотелось, потому что, как в мультяшках про рисованных собачек, было интересно: а что будет потом?

– Ах ты, дурашка-далмашка, что же ты наперерез машинам, а? Как же это они тебя? Ну-ка, посмотрим, живая ты или нет? – и под носом у Софи оказалась самая настоящая шоколадная конфета, из тех, что давал ей иногда Поскребыш, несмотря на протесты Толстых Ног. Ну уж не настолько она умирала, чтобы отказаться от такой вкуснотищи! Софи взяла конфету, смачно распробовала, проглотила, открыла глаза и увидела Добряка. Ага, так он никуда не исчез, а все еще ходит в окрестностях парка!

– Ну вот, видишь, совсем живая! – рассмеялся Добряк и скомандовал столпившимся вокруг мальчишкам:

– Давайте, братцы, осторожно перенесем ее в подвал от греха подальше. Я как раз дверь открыл там проветрить. Может, и вправду отойдет. Неспроста ведь люди говорят: одна рана собаку не угробит. Отойдет.

И она отошла. Постепенно, день за днем, ее тельце вновь наполнялось силой, перебитая задняя лапа усыхала, но болела все меньше, и Софи уже вполне прилично могла передвигаться на оставшихся трех. Уродство было заметно только при тихом ходе, когда нужно было переступать всеми четырьмя лапами. А вот если Софи бежала, то запросто могла обмануть несведущего наблюдателя, держа покалеченную лапу на весу. Что она зачастую и проделывала, прицениваясь к очередному потенциальному хозяину. Но энтузиастов на ее приватизацию больше не было. Что-то люди совсем изменились. Точнее, они изменились в отношении Софи, так как стали относиться к ней с определенной гадливостью. Как если бы ее увечье было противной и заразной болезнью.

Единственным почти постоянным хозяином был непутевый Добряк. Он то появлялся, то надолго исчезал. То от него приятно пахло пиджаками людей, говоривших одинаковыми буквами, то чем-то противным, напоминающим их «скотч» и «вэксинэйшн». Но он и вправду был добряком. Вначале, в самые тяжелые дни, он приносил ей густое варево, вкусно пахнувшее коровьими косточками, и уговаривал:

– Ешь, красавица, ешь хаш – и все до свадьбы заживет, – и добродушно улыбался: – Вот какая ты у нас мужественная собачка, пьешь, закусываешь, только тосты не говоришь. Ничего, не горюй, все до свадьбы заживет.

Так оно и случилось.

1995 г., лето

Свобода пахла помидорами. Их можно было купить с лотка прямо на улице, подставить под пульсирующую струю уличного фонтанчика и здесь же начать въедаться в теплую сладкую мякоть, высасывая сок и стараясь не капнуть на блузку. Можно было спокойно пошататься по городу, никуда не спеша и не боясь грозного окрика. Это была СВО-БО-ДА! Целых четыре месяца в СИЗО, осуждение по статье «мошенничество» за неожиданно всплывший случай клиента-лоха, которого она кинула когда-то на триста баксов, и три месяца в колонии. А теперь – СВО-БО-ДА!

Анаид прошлась мимо зеркальной витрины магазина. А что? Очень даже неплохо она выглядит с отросшими волосами. Ну-ка, как проводила Ануш по лбу, откидывая назад волосы? Очень даже похоже! А как она прикрывала глаза, кладя большой и указательный пальцы на свои высокие брови? Ух ты, похоже! Как она улыбалась, вздернув носик и распахнув пухлые губы? А что! У меня даже красивей, потому что глазищи как блюдца, она сама говорила.