Лия Аветисян - Про любовь, ментов и врагов

– Понятно-то понятно, – ответила Ано, крутя оружие так и эдак и целясь то в шкаф, то в окно, – но с ним меня загребут на первой же таможне.

– Да нет, – усмехнулся Осман, – тебе в Армении оружие – во всяком случае сейчас – не понадобится. Тебе здесь надо будет попрактиковаться.

– Прямо в этой комнате? – удивилась Ано.

– Да нет, в соседней. Там Рипсимэ вышла из тюрьмы, и ты должна ее убить.

– Как Рипсимэ? – ужаснулась Ано, и Осман шикнул на нее и приложил палец к губам, – ты же сказал, что ее убили? – закончила она шепотом.

– Тогда еще – нет, – спокойно ответил Осман.

– И зачем? Зачем ее, дуру наивную, убивать?

– упавшим голосом спросила Ано, жалостливо заглядывая в антрацитовые глазки Османа.

– Вот это и есть контракт, расторгнуть который ты уже не сможешь, так как видеокамера всё запишет, – пояснил Осман бей. – А что дуло на меня не попробовала навести – молодец! Правда, ты и сама сейчас под прицелом, но раз и мысли такой не допустила, несмотря на возможность, я тебе и вправду тысячу добавлю. Давай, не бойся, как зайдешь – стреляй без лишних разговоров…

1995 г., лето

Рипсимэ встретила ее весело.

– Вот поклеп так поклеп, да? Я чуть с ума не сошла! А Гаянэ – ты же знаешь, какая она брюзга – запилила меня по дороге: «Я же говорила тебе, что незачем переться в эту окаянную страну, политую кровью нашего народа»… А причем тут кровь, пролитая целых восемьдесят лет назад? Сейчас уже девяносто пятый, конец века, а то было в начале. Наши, небось, сами и виноваты: нечего было с русскими хороводиться, когда у турок война с ними. Но здешние полицейские, я тебе скажу, молодцы. Быстро во всем разобрались, извинились перед нами, еще и пощечин надавали этому плюгавому поклепщику. Даже кровь пошла из носа бедняги…

– А Гаянэ тоже вернулась? – спросила Ано, надеясь на чудо.

– Сейчас и ее привезут. У них такой порядок, говорят: привозить по отдельности, – безмятежно болтала Рипсимэ, – ты к нашим-то позвонила в Эчмиадзин?

– Номер не набирался, – вяло ответила Ано, напрочь забывшая об этом задании.

– Вот и слава Богу, – обрадовалась Рипсимэ, – и слава Богу! А не то попало бы нам от мужей по первое число. Очень им не нравилась эта поездка. Но куда денешься: завод-то их, вертолетный, закрыли, работы нет, жить-то надо… А ты что такая расстроенная? Переживала за нас, да, доченька? Ты не расстраивайся, и мы с Гаянэ очень за тебя переживали. Думаем, хотели девочке добра, а вон как оно вышло… А блузка с юбкой тебе идут, очень идут. Ты принарядилась, чтобы настроение исправить, да? И правильно сделала, что сама взяла, носи на здоровье. Я и сама всегда, если тошно, искупаюсь, лучшее платье надену и к сестре иду, или к брату. Ух, он нам с Гаянэ устроил бы Турцию, если бы узнал. Храни Бог нашу плохую телефонную связь…

Рипсимэ болтала без умолку, а решимость Ано все таяла и таяла. Да как она поднимет руку с револьвером на эту невинную дуру?

В дверь постучали.

– Это Гаянэ! – весело вскочила Рипсимэ, но в дверь просунулась голова мальчика из обслуги:

– Ozur dilerim rahatsiz iзin [82] Извините за беспокойство (тур.) , вас там внизу кто-то дожидается, – испуганно затараторил он, пялясь на Ано, и исчез, как появился.

– Что это он говорил, я не поняла? – насторожилась Рипсимэ.

– Я у консьержа переговор заказала, деньги оставила, забыла взять, – вяло ответила Ано и на ватных ногах вышла из номера.

Стоявший в дверях соседнего номера Осман бей поманил ее пальцем, и она засеменила к нему на задних лапках, как пудель в цирке.

– Вот видишь моих ребят? – указал он ей в окно, откуда были видны по паре полицейских и горилл, – если ты за следующую минуту не убьешь ее из револьвера, то задержание повторится, но на этот раз увезут и тебя. И увезут с концами.

– Да ведь сейчас подъедет Гаянэ, – зашептала было Ано, но ощутила теплый конверт на животе.

– К сожалению, не подъедет, – ухмыльнулся Осман, глядя ей в глаза, – ее высадили за квартал отсюда, и она неожиданно попала под машину.

– Как – попала? Насмерть, что ли? – вскрикнула Ано, на Осман опять зажал ей рот.

– Да что вы тут творите? – шепотом возмутилась Ано, как только Осман убрал ладонь, – а как вы ответите перед родственниками, перед нашей полицией?

Осман искренне расхохотался.

– Как? – смеялся он, – вас до сих пор в Армении не предупредили, что все, кто приезжает оттуда, – неучтённый контингент? Наша граница с вами на замке, едете вы, минуя грузинскую погранслужбу и таможню. Консульских взаимоотношений у нас с вами нет. Так что вы для нас – и Рипсимэ, и Гаянэ, и ты, между прочим, и все остальные – абсолютно неучтенный товар, с которым можно делать что угодно! Ладно, иди, валяй, времени у меня совсем в обрез, – деловито подытожил Осман бей. Потом подобрел и добавил:

– Давай помогу, пока еще не умеешь. Закрой глаза. Глубоко вздохни пять раз. Нет, глубже. Вот так.

Ано послушно завздыхала.

– Дыхание восстановилось?

– Да, – выдохнула Ано.

– А теперь представь, что пока спала, Рипсимэ украла твои три тысячи и удрала в Ереван. Представила?

– Да, – улыбнулась Ано с закрытыми глазами.

– А ты не смейся, ты представь, что это она сделала, – процедил сквозь зубы Осман и ловко вытащил у нее из-за пояса вожделенный конверт. Ано вцепилась в руку Османа, как кошка, но он легко отшвырнул ее в угол комнаты.

– Мои! – заорала Ано, – это мои деньги!

– Конечно, твои, – так же холодно ответил Осман, – а теперь иди и стреляй за свои деньги. За эти и за все будущие. На, пусть они тебя согреют, – и впихнул ей за пояс помятый конверт.

1995 г., лето

Это был, конечно, не тир с рисованными целями, а живая, жизнерадостная Рипсимэ, полная ожидания возвращения сестры и ее, Ано.

Первая пуля попала ей в левое плечо, и она охнула, схватилась за него и удивленно уставилась на девушку. Вторая попала в грудь, и Рипсимэ осела на пол. Третья просвистела в сантиметре от головы, четвертая расквасила левое ухо, а Ано все палила и палила, стремясь погасить этот удивленный детский взгляд, обращенный ей в душу.

– Да сдохни ты наконец, – не выдержала Ано и истерично зарыдала, выпустив последнюю пулю.

– Господи, спаси и… – прошептала удивленно Рипсимэ и послушно умерла, следуя приказу своей персональной переводчицы.

Потом подошли гориллы Османа, вытянули револьвер из окаменевшей руки Ано, увели ее в соседний номер и усадили на кровать. Она пила анисовую водку, клацая зубами о толстый край штампованного стакана, потом снова выла, колотя кулаками собственные колени, и снова пила анисовку. Потом ее долго рвало всем, что она успела съесть и выпить за вечер, и она в изнеможении улеглась на кровать, мечтая только об одном: чтобы все случившееся было неправдой. Как неправдой? А деньги? Ано резко села на кровати и ощупала живот: конверт был на месте!