Лия Аветисян - Про любовь, ментов и врагов

Никогда она вслух не вспоминала своих пятерых мальчиков, но безграничная и трепетная любовь к мальчикам-внукам выдавала её с головой. О той, бесконечно счастливой жизни до рокового 1915-го, она молчала и считала бестактными вопросы об этом. Она с таким удивлением смотрела на рискнувшего задать вопрос собеседника, как если бы кто-то заладил пытать ангела о его физической жизни на земле, до вознесения.

Зато с удовольствием рассказывала, как ездила в Ереван к наркому замолвить словечко и вызволить из ссылки репрессированного в тридцать седьмом мужа. Потрясенный её манерами и знаниями нарком при ней же наложил спасительную резолюцию на заявление, и мужа отправили из Сыктывкара прямо на фронт, на тренировочную войну с белофиннами. Потом Ерванд, с небольшими интервалами в лазаретах, прошагал пол-Европы слегка контуженым и нашпигованным осколками, но с обеими руками и ногами. А в сорок пятом вернулся орденоносцем-победителем, но законченным алкашом.

За те два года, которых хватило, чтобы привыкшая на фронте к неразведенному спирту печень героя отказалась перерабатывать водку и всё прочее, что попадало в его организм, семья Ерванда была здорово опозорена в глазах окружения. И когда он, с сизым лицом и изъеденной циррозом в клочья печенью, дал дуба, Ермонья собрала нажитые вещички и перебралась подальше от молвы в Ереван. Тем более что все три девочки уже работали там и учились в различных вузах.

1972 г., весна

Шварц был младшим, седьмым внуком Ермоньи, а к концу жизни было у неё от старших внучек уже и пятеро правнуков.

– Бабуль, – спросил её как-то в детстве Шварц, – если ты одна из семьи выжила во время резни в пятнадцатом, но от тебя фактически родилось пятнадцать человек, то сколько же было бы армян, если бы турки тогда не устроили геноцид?

– А ты умножь полтора миллиона невинных душ, убитых в пятнадцатом году, хотя бы на эти минимальные пятнадцать, и на эти же пятнадцать умножь многие сотни тысяч убитых в Эрзруме и Трапезунде в течение тридцати лет, предшествоваших тысяча девятьсот пятнадцатому году. И сотни тысяч убитых в Карсе и всей Восточной Армении вплоть до двадцать третьего. И приплюсуй с тем же коэффициентом триста тысяч убитых во Второй мировой. А ещё добавь к своей таблице умножения те миллионы турок и курдов, рожденных от многих сотен тысяч армянских женщин и девушек, что были похищены варварами во время резни. И от маленьких девочек, которых родители сами отдавали, чтобы они выжили. И миллионы тех, что боялись оставаться армянами и преобразились в турок и курдов. И не забудь приплюсовать тех, кто с тех пор боялся иметь из страха потерять. Сколько там у тебя получится в ответе задачки? Ты думаешь, сколько их было, когда они захватили, как инопланетяне, нашу родину и принялись нас уничтожать? Просто орда дикарей, к которым мы серьезно и не относились. Просто презирали и откупались. Вот и получили… – на Шварца смотрела совсем другая женщина с жестким взглядом, которого он никогда не замечал у своей ласковой бабушки.

– Бабуль, но это когда было! Сейчас турки другие… – обескураженно ответил мальчуган.

– С чего это ты взял, что другие? – удивилась незнакомая Ермонья, нервно теребя кружевной воротничок на тщедушной шее. – Народы не меняются. И армяне какими были, такими и остались, и русские, и англичане, и турки. Просто нет у турок под рукой живых греков и армян, так они их не убивают, а уничтожают монастыри, церкви, могилы, соскребают с них кресты, истребляют память, присваивают наше прошлое. Изменились? Ну, пусть встанут в ООН и извинятся. Это почему это даже Хрущев встал на съезде и извинился за ошибки Сталина? И реабилитировал всех, кого сослали и расстреляли? Даже нашего соседа-дармоеда, что был сослан за растрату, царствие небесное, реабилитировали, и жене за него пенсию назначили. И ленинаканского соседа по улице, что был известным на весь город спекулянтом, вывели невинно репрессированным. В президиумы пересел. Сам Хрущев смог – турки не могут? Нет, они молчат. Ну пусть скажут – нет, не полтора миллиона было, а на десять тысяч меньше! Молчат. А это значит – не раскаиваются в содеянном. Дай им шанс – они повторят всё то же самое, да еще применят новые изуверские способы убивать людей. Это быт народов меняется: телефон, скажем, появился, телевизор, стиральные машины. А сами народы не меняются. Сейчас на календаре семьдесят второй год, ты ещё маленький, а я уже совсем старенькая. Меня уже не будет, но ты увидишь, что еще до конца века они еще проявят свою сущность, попытаются все повторить один к одному, как было в 1915-м. И тебе придется защищать от них родину, быть прозорливее моих погибших братьев, потому что отступать от них нам уже некуда.

– Ну ты даешь, бабуль, – рассмеялся Шварц, который тогда еще был пятиклассником Арменом, – как же может быть, чтобы народы не менялись? Я – что, такой же, как были мои далекие предки, что тысячи лет назад выращивали виноград, делали из него вино, строили храмы и писали в них книги?

– А какая разница, выращиваешь виноград или делаешь, как твой отец, рассчёты для строительства домов? Главное – как и во имя чего ты этим занимаешься. Вот точно такой, как твои предки, ты и есть, сынок. Ты слушал те же сказки, что рассказывала мне в детстве моя бабушка, а она слышала от своей. И в этих сказках добро всегда побеждало зло. А добром в армянских сказках всегда было трудолюбие, стремление созидать, обустраивать построенный своими руками дом, а не отнимать чужой. А главное – любить свою богоданную родину, а не украденную землю. Знаешь, какая у самих турок была поговорка? «Хочешь что-то построить – позови армянина, хочешь сломать – зови турка».

– Да ладно тебе, бабуля, армяне же не святые.

Вон сколько воров и растратчиков показывают по телевизору! – пожал плечами внук.

– Конечно, не святые. Отбей у людей чувство родины и родной язык, так они и вовсе в чертей превратятся – куда там до святых! Зачем изуродовали армянскую грамматику, назвав это безобразие «реформой»? А чтобы отдалить язык, на котором вы думаете, от древнего языка жрецов, в котором были великие истины. Зачем понатыкали английских и русских школ для детей разных народов вместо того чтобы добротно преподавать и русский, и английский во всех? Чтобы вы перестали быть армянами. То же и турки делали, вырывая у армян из глотки языки, но на свой дикарский манер.

– Бабуля, ну вот посмотри, – не унимался Шварц, – у нас в классе есть Мальцева Инна, и Саша Блащук, и Илхасов Гюндуз, и Нина Москаленко. И ничем они не отличаются от меня или наших девчонок!

– Маленькие вы еще. Вот вырастете – и станете отличаться. Мальчики вырастут в мужчин, девочки – в женщин, и с той же неминуемостью русские дети вырастут во взрослых русских, армяне – в армян, турки – в турок. Никуда вы не денетесь от своих корней. Другое дело, что для тебя и Блащука мир разложен по тем же правилам, тем же ценностям. Конечно, однажды ты можешь решить, что не хочешь быть армянином, а хочешь быть англичанином. Ты станешь надевать клетчатые пиджаки, курить трубку, вместо кофе пить чай, и причем ровно в семнадцать ноль-ноль.