Лия Аветисян - Про любовь, ментов и врагов

– Слушайте, – прервала его Марго, – пока у вас есть свой работник кухни, может, приступите ко второму?

– Еще как! – с энтузиазмом ответил Шварц, – вон какой у тебя натюрморт обольстительный получился из рядовой курицы!

Мальчишки молча если, переваривая очередную отцовскую лекцию, и он обратился к счастливым от обстоятельного семейного обеда ребятам:

– Молодец у нас мама, да? А вам, господа, задание с длинным перечнем вопросов, на которые хочу получить ответ не позднее послезавтрашнего вечера. Не знаю, как это у вас делается в Интернете, но дайте поиск по именам, влезайте хоть в фондовые сводки, хоть в их национальные библиотеки, перечитайте их газеты и журналы…

– Так у них же другой язык, – скептически скривил губы Погос.

– Такого лингвистического героизма я от вас не требую, – усмехнулся Шварц, – но английский там развит будь здоров: это же бывшая колония Великобритании. А я за что плачу вашей репетиторше?

– За эстетическое наслаждение твоих хитрюг, – рассмеялась Марго. – Вот и проверишь, за что платишь.

– Справитесь, граждане эстеты? – дурашливо посуровел Шварц.

– Будем стараться, товарищ майор, – хором ответили облеченные высоким отцовским доверием близнецы.

– Слушай, а мальчишки у нас ничего, да? Голова варит! Хорошие парни выросли из безобразников-карапузов, – разблагодушествовался Шварц после ухода близнецов.

– Это я у тебя хорошая, что практически на демонстрации фотокарточки отца вырастила таких парней, – засияла гордая за детей Марго.

– Конечно, хорошая. А какая еще? А вот если еще поставишь чашечку кофе, то тебе вообще цены не будет.

Когда они уже пили кофе и расслабленно болтали, Шварц вдруг спросил:

– Маргушкин, а что это за зверьки такие маленькие, серо-беленькие – из них еще классные шубки получаются?

– Если это не домашние мыши, то наверняка шиншиллы. А шубы из них чуть ли не дороже, чем ремонт нашей квартиры. И вид теряют уже через год-два. Так что эти шубы покупают только дегенераты-скоробогаты. А ты про это забудь, пожалуйста: я тебя и без роскошных подарков люблю.

– Маргушкин, ты – самый весомый выигрыш в моей жизни, – обнял её Шварц. – Ну-ка? Насколько весомый? Ага, плюс полкило!

1968 г.

Когда Шварцу было восемь лет, он крепко обиделся на родителей и решил уйти из дома. Он положил в свой брезентовый рюкзачок атлас мира, компас и ушанку. Потом подумал и добавил шерстяные носки и копилку в форме сундучка.

– Ну и уходи, – закричала мама ему вслед, – пусть тебя ножеточник заберет в ученики, раз в нормальной школе учиться не умеешь!

А папа возразил:

– Да не возьмет он его без аттестата третьего класса…

Ножеточник был довольно страшненьким горбуном, ходившим по дворам со специальным станком с наждачными кругами и пронзительно кричавшим:

– Ножи-но-о-ожницы точу, ножи-но-о-ожницы!

Перспектива угодить в ученики ножеточника была не бог весть какая, но отступать было некуда, и Шварц закрыл за собой дверь квартиры. Потом спустился на первый этаж и замер у выхода из подъезда. Уж лучше он уйдет в Америку. Там у папы есть родственник, приславший ему в прошлом году целый блок жевательной резинки, и они всем двором жевали её. Конечно, уходить в Америку вот так, не попрощавшись с друзьями и родней, не хотелось. Они, небось, сидят сейчас по домам и готовятся к обеду. А у него дома такой крик подняли из-за тройки по армянскому! Нет, напрасно он плакал прошлой ночью, когда приснилось, что папа с мамой погибли в авиакатастрофе. Бессердечные они люди, раз отдают единственного сына горбатому ножеточнику. У маленького Шварца даже защипало в носу.

Смеркалось, но маленький Шварц все еще стоял в подъезде и перебирал возможные варианты заграничного похода. И тут в дверях подъезда возникла бабушка Ермонья. Оценивающе взглянув на его покрасневший нос и набитый рюкзачок за спиной, бабуля сказала:

– Ай ты молодец, мой мальчик, что спустился меня встретить – с балкона увидел, да? А то я с утра гату пекла – дай, думаю, свеженькую принесу, а как ваши ступеньки одолеть с ношей, не подумала. Ну, спасибо тебе, мой хороший. И что бы я без тебя делала? – и бабуля передала Шварцу распластавшийся в сетке ароматный сверток.

– Вообще-то я кое-куда собирался, – промямлил Шварц, и бабушка обрадованно перебила:

– Вот молодец, живи долго, сынок! Хотел уходить, но свою бабулю встретил, чтобы помочь. У кого еще есть такой мальчик-мужчина?

Надо сказать, что последний специфический оборот является высочайшей оценкой человеческих качеств армянских мальчиков. Он намекает на их заведомую зрелость и готовность быть причисленными к лучшей половине армянского общества. К ней, этой лучшей, то есть мужской половине, так же метафорически причисляют расторопных решительных женщин, награждая эпитетом «женщина-мужчина». И по-армянски это звучит совсем не обидно, а как признание отменных деловых и закаленных духовных качеств дам. А то же самое, но произнесенное по-турецки, – ужасный, фактически бранный эпитет, намекающий на гормональную неполноценность и неточную сексуальную ориентацию отмаркированной особы.

Когда они с бабулей поднялись на четвертый этаж и вошли в почему-то не запертую дверь, мама буднично взяла у Шварца рюкзачок («Дай, повешу, сынок»), как будто он вернулся из магазина. Потом они вчетвером обедали и болтали, и папа вышел на балкон покурить, и за компанию с ним вышла мама. И Шварц услышал, как папа громко спросил:

– Слушай, Еран, а чего он копилку-то взял? Там ведь не его деньги, а наши. Это мы собирались купить ему на Новый год настольный хоккей.

Потом они пили чай, и бабуля рассказывала смешные истории про детей ленинаканской школы, где она когда-то преподавала. А папа и мама наперебой вспоминали, как у Шварца прорезался первый зубик, и они устроили Атамhатык – обязательное народное празднество по первичной профориентации уже способного укусить малыша. Маленького Шварца, еще ползунка, посадили на ковер, вокруг него разложили теткин стетоскоп, отцовскую логарифмическую линейку, десятирублевку, лупу, авторучку, словарик, кисточку, игрушечный пистолет, мячик, матрешку и грузовик. И Шварц сразу схватил пистолет, а потом, подумав, открыл матрешку.

– Военным будет, – обрадовалась тогда бабушка.

– И бабником, – хохотнул папин брат.

– Аналитиком, – поправила бабушка, – и тонким!

Теперь, сидя за столом, папа с мамой наперебой вспоминали его первые шаги, первые слова и шалости, смеялись и подначивали влюбленную в него с первого взгляда бабушку, кушали тающую во рту гату, заливались веселым смехом и удивлялись: когда же их мальчик успел так неожиданно вырасти? Потом папа снова вышел покурить, и мама снова его поддержала, а бабуля спросила: