Лия Аветисян - Про любовь, ментов и врагов

– Здорово! – развеселился маленький Шварц, представив себя в пиджаке в клеточку и с трубкой зубах, как крокодил в сказке Чуковского.

– Ну да, – улыбнулась Ермонья и привычно поцеловала его в стриженую макушку. – Ты станешь говорить тихо и мало и, в отличие от своего отца, не станешь устраивать шумных застолий по поводу приезда родственников и друзей. И не станешь участвовать в их жизни, и не будет у тебя Кавора, да и ты не будешь ничьим крестным отцом или свадебным Кавором. И что из тебя получится? Просто плохой армянин. Но англичанином ты все равно не станешь, даже плохим. То же и турки. На чем они состоялись как народ, на том и держатся. А состоялись они тогда, когда дикие сельджуки убили достаточно людей, чтобы захватить и уничтожить прекрасную Византийскую империю на издревле заселенных армянами землях, где мы всем народом счастливо жили вместе с другими народами. Турки… Да раньше это слово ругательным было… Всего-то полвека назад…

– Почему, бабуль? Ты это всерьёз? А почему турки называются турками?

– Ну, это не важно, – смешалась вдруг Ермонья.

– Как не важно? – удивился непривычный к уклончивым ответам бабушки Шварц.

– Мне моя бабушка рассказывала, что армяне с первого дня их появления в наших краях нехорошо прозвали их за неряшливый вид и быт…

Шварц застыл, а потом покатился со смеху:

– Какашки? Да, бабуль? Их прозвали туркотами, обкаканными?

– Ну это так говорили, может – да, а может – нет, – смутилась бабуля. – Я лично считаю, что вот за эти дразнилки и получили мы ятаганами. Как же им было терпеть народ, который помнил всё ещё с самого-самого начала? В тридцатые годы здесь уже, у нас, за способность помнить ссылали и расстреливали бывших князей и промышленников, хозяев богатых домов, профессоров университета, писателей… Красных профессоров вместо них настругали из крестьян.

– И их армяне называли туркотами? – заинтересовался маленький Шварц.

– Нет, конечно. У нашего крестьянина представления о культуре выше, чем у их паши. Слово «турок» всегда было оскорблением в наших устах, и адресно. Это уж потом, изгнав нас с родины, их предводитель Кемаль объявил, что «турок – это звучит гордо», и они вывернули традицию наизнанку, стали клеймить друг друга не словом «турок», как раньше, а «эрмени». Это старая, очень старая игра в шиворот-навыворот: «он украл – или у него украли?» Поди разберись, если нет свидетелей… Так что турки, а следом за ними Европа и Советы, сыграли в эту игру и выиграли у нас. Как раз тогда, когда уже во многом по формальным культурным признакам стали походить на нас, – вот что обидно! Ведь мы писали для них учебники, словари, энциклопедии, умно дискутировали: это уже снабженный собственной грамматической системой язык или еще диалект армянского со множеством арабских заимствований? Давайте же доведем его до абсолютной индивидуальности, и это будет наш очередной вклад в развитие общечеловеческой цивилизации!

– И охота была! – удивился маленький Шварц.

– Что, своих дел не было?

– Вот то-то и оно. У нас знаешь, как говорили?

«Пошло дерево к Богу жаловаться на топор, а Бог говорит: «Что ж ты жалуешься? Рукоятка-то у него – из дерева!» Да всё буквально создали для них, бесписьменных кочевников, когда у нас уже десять веков была развитая литература и книгоиздательство! Даже после геноцида, в двадцать шестом, когда армяне давно были истреблены в Турции и изгнаны, реформу турецкой письменности, переход с арабских букв на латиницу – и те осуществил специально выписанный ими из Болгарии армянин Марданян! Да у них даже букв своих нет, даже молитв. Что они создали сами за свою историю?

– Вот столько лет ты моя бабушка, а я не знал, что ты можешь быть такой злой. Ты что же, не умеешь прощать, бабуля? – удивился привыкший к иному образу своей ласковой бабушки маленький внук.

– Умею, мой мальчик. Умею и хочу, – вздохнула Ермонья. – Очень трудно жить, не прощая. Это даже труднее, чем быть непрощённым. Потому что нормальному человеку, чтобы его простили, свойственно каяться в своих проступках, стараться заслужить прощение, то есть становиться на путь самосовершенствования. Стремление к получению прощения улучшает человека, запомни! Другое дело – прощать. Ведь для того чтобы я простила смерть моих детей, Аршавира, его и моей родни и всех невинно убитых армян, у меня все-таки должны попросить прощения… Ты вот на прошлой неделе не убил, не украл, не поджег, а нагрубил тете Кларе. Ты ведь извинился?

– Ну да… – насупился маленький Шварц.

– Плохо было?

– Да я бы в жизни не извинился, если бы ты не заставила.

– И что, считаешь, что напрасно заставила? – испытующе вглядывалась в его лицо Ермонья.

– Ты знаешь, бабуля, – задумчиво сказал маленький Шварц, – Клара ворчунья и крикунья, и я все еще считаю, что она не имела права обливать нас с балкона водой, чтобы мы перестали играть в футбол и шуметь. Но ты права: она вредная, но старенькая, а со стариками нельзя вредничать в ответ. Да и не только со стариками. Вон с Блащуком мы крепко подрались в сентябре, он Верон бестией назвал. Так мы дулись с ним пару дней друг на друга, а потом он сам подошел на перемене: я же, говорит, только пришел в ваш класс и не знал, что она твоя сестра, извини, брат, и давай дружить.

– И что? – насторожилась Ермонья.

– Ну что. Я пожал ему руку, и он сказал, что в мое отсутствие и сам будет её защищать.

– Ага, – обрадовалась Ермонья, – я же говорила тебе, что великодушие – великая сила. Оно делает человека сильнее. И знаешь, ведь это-то и притягивает армян к русским, потому что у наших народов один и тот же кодекс мужской чести. А это главное в характере народа.

– Армяне, русские – все это временно, – расфилософствовался поощренный бабушкой Шварц. – Зоя Степановна, наша учительница истории, рассказывала, что со временем национальности сотрутся и будут только две нации: социалистическая и капиталистическая.

– Дура ваша учительница истории. Такую идиотку в наше время в школу привратницей бы не взяли! Национальности сотрутся, народы сольются – прости меня, Господи… Знаешь, что это будет означать? Что люди потеряют память и Зло одержит верх над Добром. А такого быть не может, потому что…

Но «потому что» не было обосновано, так как на бабулю налетела мама Шварца Ерануи:

– Мама, ну чему ты учишь двенадцатилетнего мальчика? Да какая тебе разница, как твои далекие потомки будут называться – армянами, чукчами, французами? Ты ведь прошла тридцатые годы, сама натерпелась! Будет историчка очередной раз вызывать в школу – сама пойдешь извиняться в свои восемьдесят семь!

– И пойду, – понесло Ермонью.

– И ребенка исключат из школы! Ты этого хочешь? – возмутилась отлично знавшая слабые места матери дочь.