Жорж Сименон - Люди, живущие по соседству. Часовщик из Эвертона

Потому что Соня была веселой, очень веселой. Это не сразу бросалось в глаза. Девушка писала, как обычно, состроив мину прилежного ребенка. Но ее глаза смеялись, и, когда она подняла голову, Адил-бей увидел в них золотые искры.

Он ни разу не замечал в ней подобной веселости, радости, идущей из самой глубины души. Соня не насмехалась над чем-то или над кем-то: она просто улыбалась людям, в том числе и Адил-бею, который вернулся в спальню, чтобы изменить выражение своего лица.

Три… четыре раза он возвращался в кабинет и снова уходил, мимоходом глядя то на тонкую и белую шею Сони, выраставшую из прорези черного платья, то на ее руки, то снова пытаясь разглядеть искры в глубине ее глаз.

В пять часов она встала, чтобы привести в порядок документы, и к этому времени они не обменялись даже тремя фразами. Как обычно, в половине шестого девушка взяла свою шляпку, но перед тем как выйти за дверь, решительно повернулась к Адил-бею.

Она отлично знала, что увидит. Консул сделал шаг вперед, смущенный, решительный, несчастный. Он хотел обнять ее за плечи и увлечь в ту же часть комнаты, где они стояли утром.

— Послушайте, Соня…

Она стояла очень прямо, обе руки сомкнуты на ручке сумки, и сейчас она особенно походила на ребенка.

— Вам это действительно нужно? — Затем, тем же тоном, протягивая правую ладонь к дверной ручке, добавила: — Ждите меня этим вечером. Свет не включайте.

После чего турок увидел, как она вернулась с пляжа и села ужинать вместе с братом и невесткой. Они зажгли лампы и закрыли окна.

Адил-бей в полной темноте мерил шагами консульство, иногда садился, но почти тут же снова вскакивал. И Соня пришла. Он сразу узнал ее шаги. Она открыла дверь, а перед тем как закрыть ее, наклонилась, чтобы осмотреть коридор. Он видел лишь пятна ее лица и шеи, а также абрис рук. В доме напротив по-прежнему горел свет. Получившие долгожданную свободу, с неба упали первые капли дождя.

Адил-бей ничего не говорил, не двигался, а Соня положила сумку на письменный стол, сняла шляпку и, наконец приблизившись к мужчине, сообщила:

— А вот и я!

Сколько раз она появлялась за те две недели? Быть может, десять? У Адил-бея появилась привычка подстерегать любовницу, когда та уходила с работы вечером. Соня с неизменной улыбкой кивала головой в знак согласия или же говорила:

— Нет.

И, когда она говорила «нет», она уже не слушала никакие мольбы. Нет — значит, нет!

Она приходила, когда становилось совсем темно. Уходила, когда ее брат покидал место у окна, где он каждую ночь курил перед сном.

В тот первый вечер кто-то постучал во входную дверь, и они оба застыли в темноте, слушая, как удаляются шаги непрошеного гостя. Чуть позже зазвонил телефон, и Соня помешала мужчине ответить.

Несмотря на дождь, окна напротив были открыты, а когда госпожа Колина легла, Колин остался дышать прохладным воздухом в одиночестве.

Они все находились почти на расстоянии вытянутой руки. Соня была спокойна, настолько спокойна, что Адил-бей спрашивал себя, почему она пришла.

Сам он дрожал, обнимая ее, снимая черное платье, дрожал, увидев это еще совершенно не сформировавшееся тело, которое ему демонстрировали без малейшего кокетства или страсти.

— Почему вы так взволнованы?

Он видел ее глаза всего в нескольких сантиметрах от своего лица, и эти глаза смотрели на него с любопытством, в них отражалась напряженная работа мысли.

— Странный вы человек!

Она сказала это много позднее, завязывая шнурки ботинок, в то время, когда Адил-бей почувствовал настоятельную потребность прижаться лбом к холодному стеклу.

Сейчас, по прошествии трех недель, он знал о ней больше? Он стал счастливее или несчастнее? Он часто наблюдал за ней в течение рабочего дня, а она оставалась спокойной и собранной, и Адил-бей не чувствовал между ними никакой связи.

Он также наблюдал за ней, когда Соня усаживалась за стол там, на другой стороне улицы; он наблюдал за Колиным и его женой, и они беспокоили консула все больше и больше. Неужели они ничего не знали? А если знали, то почему Колин продолжал рассматривать консульство с таким равнодушием?

Он пытался перейти с Соней на «ты», но это оказалось невозможным. Часто, сжимая девушку в объятиях, он испытывал внезапную тревогу, и она отражалась у него на лице.

— Что с вами? — спрашивала Соня, улыбаясь.

Что с ним? Он страдал оттого, что она находилась здесь, рядом с ним, но при этом они не были по-настоящему близки!

— Вы меня не любите, Соня.

— Это зависит от того, что вы называете любовью.

А ведь она бывала нежной, порой необыкновенно ласковой! Турок почти перестал выходить на улицу. Зато однажды в десять часов утра в консульстве появилась Неджла Амар и воскликнула:

— Это так-то вы меня навещаете?

В кабинете толпился народ. Растерявшийся Адил-бей посмотрел на Соню, которая, продолжая делать карандашные пометки в документах, указала глазами сначала на посетительницу, затем на дверь спальни.

— Вы знаете, что мой муж возвращается уже на следующей неделе?

— Разве не вы должны были мне позвонить?

— Нет. Согласитесь, я была вправе рассчитывать услышать ваш голос!

Кто звонил тогда, в тот первый вечер? Кто приходил и стучал в дверь?

— Я не знаю, что с вами происходит, Адил, но мне кажется, что вы изменились.

Она сняла шляпу, перчатки, посмотрела на себя в зеркало.

— Чем вы занимались все эти дни?

— Ничем особенным.

— Вы меня даже не поцелуете?

По ту сторону двери Соня выслушивала посетителей. Персиянка ушла лишь через два часа, весьма недовольная. Они почти поссорились.

— Признайтесь, вам наговорили обо мне кучу гадостей! — выкрикнула она в какой-то момент.

— Я клянусь вам…

— Кого вы видели?

— Никого.

— А меж тем вас заметили в «Баре»!

— Я был там всего лишь раз.

Когда Неджла пересекла кабинет, Соня даже не посмотрела в ее сторону. Адил-бей вернулся на свое место. Секретарша указала консулу на мужчину с внешностью пирата, примостившегося в углу комнаты.

— Он хочет говорить с вами лично.

— Подойди! — велел консул.

— Когда вы закончите с другими посетителями.

Соня, как обычно, делала какие-то пометки.

— Сейчас твоя очередь.

Мужчина окинул девушку многозначительным взглядом и проворчал на турецком:

— Вы думаете, мы можем говорить при ней?

Соня поняла. Она ждала распоряжения, уже намереваясь подняться.

— Останьтесь. Ты можешь говорить.

Наконец мужчина протянул Адил-бею невероятно грязные документы, которые он хранил под рубашкой.

— Это твой паспорт?

— Нет. Это паспорт человека, который умер. Он мне сказал, если с ним случится несчастье, я должен буду принести документы сюда, чтобы вы сообщили его сестре, проживающей в Смирне.