Алла Холод - Рыцарь страха и упрека

Павел больно схватил Соню за руку и поднял с дивана.

— Двенадцать ночи, деточка, а ты еще не нагулялась? — шикнул он на Соню, обволакивая ее алкогольным запахом. — Вставай, пошли домой.

Миша тоже вскочил. Его ноздри раздувались, он с трудом мог подобрать слова, но все-таки взял себя в руки.

— Почему вы так обращаетесь с Софьей? — стараясь казаться спокойным, выкрикнул он. — Она не сделала ничего плохого, мы старые друзья, давно не виделись. Мы просто общались, разговаривали.

— На этом общение закончено, — сказал Павел, довольно грубо подтолкнув Соню к выходу.

Соня никогда еще не испытывала такого унижения, помимо ее воли и несмотря на все попытки сдержаться, слезы потекли у нее из глаз. Миша снова рыпнулся:

— Тебе что, так приятно унижать свою жену? Борись со своими комплексами, парень…

Миша не успел закончить, потому что Павел цепко схватил его за лацкан кожаного пиджака.

— Слышишь, ты, сионист, если ты будешь учить меня, как общаться с женой, — выдавил он, — тебе мало не покажется. И завтра ты будешь думать не о том, как ее трахнуть, а о том, как спасти свой бизнес и свою вонючую задницу. И ты не спасешь ни то ни другое. Будь в этом уверен. Ты меня понял?

Сказать, что Миша был ошеломлен — это не сказать ничего. Но это была лишь малая толика от того ощущения, которое испытала Соня.

«Боже мой, что это?» — только и успела спросить она саму себя, прежде чем отчаянно разрыдаться.

После сцены в театре Соня не могла разговаривать с Павлом. Она пребывала в таком шоке, от которого очень долго не могла отойти. Да, Паша не ангел, у него жесткий характер, он, возможно, чересчур критичен к окружающим. Но это объяснялось особенностями его профессии. Могло объясняться, во всяком случае. Но пошлой грубости, неприкрытого хамства Соня раньше за Пашей не замечала. Откуда это взялось? И что это означает: случайную вспышку необоснованной ревности или так теперь будет всегда?

Соня понимала, что Павел явился в театр подшофе. То есть он приехал домой, не застал жены и сразу же нарисовал себе страшную картину вопиющей супружеской измены. И даже не найдя ей подтверждения, он не сразу отказался от того, что занозой втемяшилось в голову. Так подумала Соня. Подумала и стала ждать, когда Павел извинится перед ней, когда скажет какие-то слова, чтобы хоть как-то загладить свое безобразное поведение. Но она ничего не дождалась ни в следующий день, ни через неделю. А дальше уже стало понятно, что извинений вообще не будет.

Наутро после трагического события Антон проснулся с большим трудом, хорошо хоть, что у него был выходной и не пришлось идти на службу.

Вечером он долго просидел у родителей, отец лег в постель, но хотел разговаривать: то просил утихомирить Римму Матвеевну, которая никак не унималась, и продолжала во всех несчастьях обвинять Соню, то требовал успокоительного, то просил налить чего-нибудь спиртного. Антон долго сидел с отцом, таблеток не дал, а вот коньяка налил, потом успокаивал маму, пока не приехала его жена Лена, выразила соболезнования родителям и забрала мужа домой.

Горе от потери брата, лихорадочные, путаные мысли о том, что же могло произойти, беспокойство за родителей — все это буквально разрывало ему мозг. Голова гудела страшно. Чтобы хоть как-то заснуть, Антон выпил сразу почти бутылку водки, закусил двумя бутербродами и провалился в нехороший, тяжелый сон. Он проснулся с больной головой, вставать не хотелось. Сын Сашка, понятное дело, был в школе, а вот Лена оказалась дома, наверное, перенесла записанных пациентов на другое время. Или…

Антон обрадовался, что не один, но с другой стороны, ему сейчас не требовалась поддержка, ему хотелось все тщательно обдумать, а для этого как раз нужно было временное уединение. Он дал себе час. Больше времени у него все равно не будет, но хотя бы час ему необходим, чтобы хоть как-то собраться. Сон не дал Антону отдыха, в голове было туманно, мысли расползались в разных направлениях и никак не желали обретать хоть какую-то стройность. Но Антон знал, что часто мысль, для того чтобы она обрела какие-то формы, нужно «проговорить». К тому, что человек произносит вслух, он, как правило, относится более ответственно, чем к тому, что просто болтается в голове без всякого контроля. Может, и хорошо, что Ленка дома.

Антон встал, чувствуя себя разбитым, пошел на кухню, где жена готовила жаркое и резала овощи на винегрет, вяло поздоровался с ней, намешал себе опохмелочный коктейль из водки и кислого морса. Кухня у них была большая, в углу очень уютно примостился небольшой диванчик, Антон сел, сделал большой глоток и посмотрел на Лену.

— Хочешь поговорить? — спросила жена, всегда понимавшая его с полуслова, и уселась на низкий пуфик, стоящий напротив.

— Ален, я даже не знаю, — покачал головой Антон. — Случилось что-то ужасное, и я не могу прийти в себя. Если бы Пашка просто умер или погиб от несчастной случайности, тогда я просто горевал бы, и все. У меня было бы только горе. Наверное, мне было бы легче. А так я даже горевать не могу толком, я все время думаю о том, что там случилось, кто его убил и почему.

— Ты не можешь сосредоточиться на своем горе, это понятно, — подтвердила Лена, которая была стоматологом по профессии, но при этом очень тонким психологом.

Она очень хорошо разбиралась и в людях, и в мотивах их поступков, такой у нее был природный дар. Он распространялся и на удивительную способность понимать окружающих, найти нужное слово в нужный момент. Именно это качество и привлекло в свое время Антона, и он, высокий, спортивный, очень интересный внешне парень, потянулся к неброской серенькой мышке Леночке, которая как никто умела его понять и с которой ему всегда было уютно и спокойно.

— Я понимаю, ты теперь себе места не находишь, — продолжила она, — с одной стороны, это даже и хорошо — это как-то оттеснит твои страдания. Но ты ведь не детектив, Антон, у тебя нет ни опыта, ни возможностей, чтобы самостоятельно выяснить, что случилось с Пашей. Ты будешь метаться, но едва ли хоть на шаг приблизишься к истине. И начнешь испытывать чувство неудовлетворенности, а может быть, даже вины перед памятью брата из-за того, что ты не смог найти его убийцу. Разве не так? Может быть, лучше, если все будут заниматься своим делом: сыщики искать преступника, а ты оплакивать смерть брата. Это логично и правильно, я думаю.

— Лен, ты права, конечно, я с тобой не спорю, — ответил Антон, как всегда, отдавая должное логике жены. — Но я не очень-то верю в то, что следствию удастся установить истину. Вернее, я вообще в это не верю.

— Почему? — удивилась Лена. — Следователь бестолковый? Странно, я думала, что если убит полицейский, да еще и в чине подполковника, то дело обязательно будет на каком-нибудь особом контроле, и расследовать его будут лучшие специалисты.