Алла Холод - Рыцарь страха и упрека

— Да так все и есть, — согласился Антон, — в группу включили наверняка лучших оперов, а следователь там вообще «звезда», очень опытный, я много о нем слышал, фамилию Поповкин в юридических кругах все знают. Я не в нем сомневаюсь. Как бы тебе это объяснить…

Антон замешкался, наморщил лоб, скривился, подбирая правильные слова. Лена его опередила:

— Ты считаешь, что убийство Павла связано с его служебной деятельностью? — предположила она. — Что он где-то в чем-то оказался нечистоплотен? И это обязательно будут скрывать от следствия, чтобы не вытянуть наружу чего-то еще?

— Ну, в общем-то, да, — кивнул Антон. — И да, и нет. Я думаю, что это как-то может быть связано с его служебным положением, но не напрямую. Как бы тебе это все объяснить?

— Антон, ну я же не маленькая, — обиделась Лена. — Что я, по-твоему, ничего не вижу и ничего не понимаю? Ты живешь не на свою зарплату, это очевидно, а уж Павел — так и вообще говорить нечего. Понятно, что он свое служебное положение использовал. И это его не красило. И я понимаю, что Павел в своей системе даже шевельнуться бы не мог, если бы не был частью этой системы. Он делал то, что ему разрешали, то, что делали и другие, такие же, как он. И теперь никому не выгодно, чтобы все их дела выплыли на поверхность. Поэтому ты считаешь, что следствию никто не будет помогать искать убийцу. Правильно теперь я тебя поняла?

— Только отчасти, — ответил Антон. — Если бы дело было в его служебных делах, то так и было бы. Но я не думаю, что убийство связано с его службой. Понимаешь, Павел был очень хитрым, ты сама это знаешь, и очень предусмотрительным. Да, у него в последнее время случались какие-то странности, он выкидывал какие-то фортели, но на службе-то он вел себя иначе. Он соблюдал осторожность. Он мог накуролесить в жизни, но не на работе. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнула Лена.

— Я думаю, что следствию действительно будет трудно, — продолжал Антон. — В ГУВД будут показывать идеальную картину, там все будет сверкать. Но если Павла убили не по рабочим мотивам, то и тут следствию помогать вряд ли кто станет. Вот я, например, стану?

— Ну и… — подбодрила его жена, — станешь?

— Нет, Ленуся, не стану, — сказал Антон и допил свой коктейль. — И от этого мне еще хуже.

Антон вздохнул, поднялся, прошелся по кухне, потом встал напротив жены.

— Мне вчера сказали, кто нашел тело, — пытался объяснить он. — Сосед. Я сначала не придал значения — мало ли какой сосед? А потом как обухом по голове шарахнуло. Кто у Пашки теперь ближайший сосед-то? Генка Барсуков. Я спросил — они подтвердили, что Барсуков нашел тело.

Антон разволновался еще сильнее, снова полез в холодильник, опять развел себе коктейль.

— Ты прости, Ален, просто сейчас очень трудно, — оправдательным тоном произнес он.

Жена кивнула, ничего, мол, страшного. Антон не был трезвенником, пил регулярно, но никогда не напивался не то что до свинского, а даже вообще до заметного состояния опьянения. Высокому и крепкому, ему было нужно очень много, чтобы напиться. А очень много он не пил. Если и бывало, то нечасто.

Лена быстрыми движениями вынула из буфета тарелку, положила на нее большой кусок холодца, смазала его майонезом, присовокупила к этому два домашних пирожка с печенкой. От таких яств Антон никогда еще не отказывался. Если уж ему в такой ситуации надо выпить, то пусть сделает это хотя бы не на голодный желудок.

Антон оценил заботу, есть ему, правда, не хотелось, но он знал, что, если сейчас откажется от закуски, Лена обидится, разговор дальше не пойдет. А ему теперь уже требовалось выговориться до конца. Потому он взял с тарелки вкусный пирожок, который в другой ситуации вызвал бы его искреннее восхищение и удостоился особой похвалы, отрезал вилкой кусок холодца и все это медленно прожевал.

— Так вот, — продолжил Антон свою мысль, — Барсуков, гнида, мог застрелить Павла? Мог. Я знаю, при каких обстоятельствах они познакомились? Знаю. Но если я все честно расскажу следователю, что будет? Память Павла я уже не оскорблю, его нет и найти убийцу важнее, чем сохранять видимость его светлого облика. Дело в том, что если они начнут копать и если это пойдет от меня, то всплывет фальсификация результатов служебного расследования. Это неизбежно. И получится, что всплыло это по моей инициативе. А кто эти результаты фальсифицировал, спрашивается? Те, с кем мне дальше работать, вообще-то. Даже если их уберут, то на их место придут другие, и они будут знать, кто заложил их предшественников. Скажи, я трус после этого? Трус?

Алена пожала плечами:

— Мне сложно рассуждать на такие темы. Я же не работаю в вашей системе.

— Вот то-то и оно, что в системе, а в системе свои правила, — вздохнул Антон. — Я не знаю, что делать. Думал я, думал… Решил — пусть сами пока копают. Хорош я буду, если стану рассказывать, как управление собственной безопасности за «бабки» отмазывает. Сколько мне служить после этого?

— Недолго, наверное, — согласилась Алена.

— Мне сложно и неприятно это говорить о своем брате, — продолжил Антон. — Тем более когда его уже нет в живых. Но я думаю, что чисто служебные дела тут ни при чем. Допустим, его люди кого-то разрабатывали, было в работе какое-то, к примеру, мошенничество, имелись подозреваемые. И что же, он мог бы впустить домой кого-то, по кому он работал? Он что — полный идиот? Нет. Если допустить, что Павел с кем-то договаривался, или, говоря протокольно, вошел в сговор с подозреваемым и собирался его отмазывать, выводить из дела, то опять я с трудом могу себе представить, что для этой цели он пригласил его домой. Он бы никогда так не поступил, Паша был очень осторожен. К тому же если бы он собирался кому-то помогать, то этот человек не должен был бы его убить. Зачем? Они, конечно, могли не сойтись в цене, но все это не очень правдоподобно. Так не могло быть, я в это не верю. Никто из криминала, никакие подозреваемые по делам не имеют к его убийству отношения, я в этом больше чем уверен.

Антон сделал паузу. Лена не стала прерывать его молчания, потому что прекрасно поняла, что ее муж или подыскивает какие-то важные слова, или ему трудно произнести вслух то, что он сейчас хочет сказать. Она видела, что ему нелегко. Наконец он решился.

— Понимаешь, Лен, — тихо сказал он, — я очень любил Пашку. Он был моим старшим братом. Сколько я себя помню на этом свете, он всегда был рядом. Он был мне ближе, чем родители. Их никогда не было дома, они то работали, то развлекались, а Паша всегда был со мной. Мы были не только братья, мы были друзья, понимаешь? Многие мальчишки относятся к младшим покровительственно, снисходительно, не берут в свои компании, заставляют исполнять свои обязанности по дому. В тех семьях, где есть двое сыновей, часто бывает такая домашняя дедовщина, где старший брат командует, младший подчиняется. У нас такого не было. Пашка меня воспитывал, это да, но никогда не обижал. Он защищал меня, всегда таскал с собой. Когда я был еще маленьким, он, чтобы не оставлять меня одного дома, брал с собой в свою компанию. Причем он сразу так поставил: когда он меня взял с собой первый раз, его спросили, зачем он мелюзгу притащил. И знаешь, как Пашка ответил? Он сказал: «Это мой мелкий, если он кому-то не нравится, то я пошел». И постепенно я стал гулять в более взрослой компании. Когда я вырос, у меня появились свои друзья, но Пашка все равно оставался рядом, мы были очень близки. Я и в полицию по Пашкиным стопам, можно сказать. Я очень сильно его любил.