Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

— Я предпочла бы не говорить об этом.

— Тут любая мелочь может помочь.

— Это… это не совсем приличный разговор, и мне не хотелось бы, чтобы вы подумали, будто я отношусь к тем горничным, что остаются работать в домах, где такое происходит. Я не такая горничная. Я была двенадцать лет замужем за мистером Муни и родила трех дорогих мне детишек, которые умерли, все до единого. У меня каждый раз просто сердце разрывалось. А мистер Муни умирал в таких страшных мучениях, что я благословила Бога, когда все кончилось… Произошло это как-то днем, задолго до того, как они отказались от дома. Миссис Уилкинсон сидела с этим парнем Бу у бассейна, рядышком, в шезлонгах, и подставляла лицо солнышку. Мистер тогда зачем-то уехал в город, а я случайно выглянула из подсобки, где сортировала белье для стирки. Я на них сбоку поглядываю, а она в таком открытом белом купальнике, нижняя часть — как узенькая полосочка с каемочкой. И вдруг я заметила, что он медленно тянет руку и… запускает ее ей в трусики. Я было решила, что она дремлет, а проснется — задаст ему по первое число. Но она не шелохнулась. Знаете, как бывает, когда хочешь отвести взгляд и не можешь, словно окаменел? А когда она пошевелилась, то лишь для того, чтобы слегка облегчить ему работу, не отворачивая лица от солнца и не открывая глаз. Когда она это сделала, я перестала смотреть и принялась работать как сумасшедшая, разбрасывая одежду, перепутав все так, что снова пришлось сортировать, и разбрызгав воду, когда запихивала вещи в машину. А когда услышала, как они плюхаются, то выглянула, и к тому времени они уже были в бассейне. И хохотали. Тогда я поняла, какая у мистера злая жена, и уже начала строить планы, как уйти в конце месяца. Но я сказать им не успела. Они сами сообщили мне, что отказываются от дома на побережье. Этот тип Бу в последние недели вечно там толкался, а мистер Стеббер и тот, больной, уехали. Наверное, обратно в Тампу.

— В Тампу? — повторил я так громко, что сам испугался.

— Ну да, конечно. Он ведь там живет.

— Почему вы так уверены в этом?

— Потому что я действительно хорошая повариха. Мистер Муни, упокой, Господи, его душу, говорил, что я — лучшая в мире. А этот человек любил поесть. Я никогда не отмеряю продукты, просто кладу на глаз, как мне кажется верным. Как-то работала в ресторане, но возненавидела его. Там все отмерять приходится, потому что надо приготовить много. Я не привираю, когда говорю, что были там посетители, предлагавшие мне столько денег, что и не выговорить, только бы с ними на север уехала. Мистер Стеббер — один из тех, кто жизнь отдаст, чтобы вкусно поесть. Их легко определить. Обычно это толстяки его типа. Они, когда в первый раз что-либо требуют, закрывают глаза, урчат и сами себе улыбаются. Он тогда там, в доме на побережье, вышел раз на кухню и сказал — только, мол, между нами, — что, когда я больше не буду нужна Уилкинсонам, должна буду поехать готовить к нему, в Тампу. Пообещал, что никакой тяжелой домашней работы на мне не будет. И собственная комната с ванной и цветным телевизором. Сказал, что часто уезжает и, когда его не будет, у меня получится как бы отпуск. И еще что никогда мне не придется готовить больше, чем на семь-восемь человек, да и это не часто. Сказал, что у него там потрясающая большая квартира в одном из многоквартирных домов с видом на Тампу, что ежедневно приходит мулатка выполнять всю тяжелую домашнюю работу. Ну, я и сказала ему, что никогда не смогу заставить себя уехать так далеко от могилы мистера Муни. Трое моих малышей прожили достаточно долго, чтобы получить имена. Мэри Алиса, Мэри Кэтрин и Майкл Фрэнсис — выбито на камнях. И не было воскресенья, чтобы я, как бы плохо себя ни чувствовала и какая бы дурная погода ни стояла, не вышла из дому, не убралась на кладбищенском участке и не посидела там, чувствуя себя рядом со своей семьей.

Он снова сказал, что пусть это останется между нами и что, если я позднее передумаю, могу позвонить ему. Только его номера в книге нет, и он мне его сам дал, велев не потерять. Но в следующее же воскресенье мне почудилось, будто мистер Муни каким-то образом почувствовал, что у меня в сумочке лежит этот номер, и тогда я его вытащила, порвала и развеяла по ветру. А вы уверены, что мистера обманули не только миссис и этот парень Бу?

— Они все в этом замешаны, миссис Муни.

— Я все рассказала. Ведь никогда наперед не определишь, правда? А этого мистера Уаттса они тоже обманули?

— Мне кажется, это утверждение очень близко к истине.

— Больше не могу вспомнить ничего, что помогло бы вам. — А знаете ли вы рыжую девушку по имени Дилли Стар? — Думаю, что нет. Мне кажется, такое имя не забудешь.

— Или, может быть, мисс Браун, секретаршу мистера Стеббера?

— И ее тоже нет, — сказала она. — А с мистером Уилкинсоном все в порядке?

— В полном порядке.

— Передайте ему мои наилучшие пожелания, когда увидите. Он милый человек. Я полагаю, она сбежала. Что ж, от такой избавиться — это к лучшему. Мне кажется, он и без нее не пропадет. Когда она на него злилась, то обращалась с ним, как и со мной. Словно с мебелью. Близко к себе не подпускала. А когда он делал все в точности так, как она хотела, тогда она… не отходила от него. Не годится женщине пользоваться этим, чтобы сломить мужчину. Это долг жены. — Она покачала головой и крякнула. — Эта маленькая стерва так с ним обращалась, что он совсем с пути сбился, день от ночи не отличал. Такое превращает мужчину в круглого дурака.

Когда я поблагодарил ее за то, что уделила мне столько времени, она сказала:

— Я рада, что вы зашли, мистер Макги. У меня словно камень с души свалился, и может быть, теперь и заснуть удастся. Надеюсь, мистер получит свои деньги назад.

В половине одиннадцатого я остановился у бензоколонки и достал карту дорог, чтобы освежить в памяти расстояние между этими далеко разбросанными районами. Я подумывал о том, чтобы потратить тридцать — сорок минут на поездку до острова Марко и посмотреть, не удастся ли обнаружить там Уаксвелла. Но у меня не было никаких идей о том, что ему сказать. Сводка новостей по радио, обещавшая грозовую бурю, которая надвигается со стороны Гольфстрима и накроет эту местность где-то около полуночи, заставила принять решение. Я отправился к пристани, поставил на стоянку и запер свой зеленый «шевроле» и пошел на пятидесятиминутный риск, поплыв на «Рэтфинке» по незнакомым водам.

У любовников свет был потушен, а двери на «Флэше» заперты. Я отпер кормовую дверь салона, вошел и включил свет. Через несколько минут в салон через корму вошла щурящаяся от света Чук, с распущенными черными волосами, колыхающимися и шелестящими душистой волной до самых бедер.

— Меня разбудил гром, — сообщила она. — А потом я услышала тебя.