Макс Бодягин - Святые Полуночники

Пульмон Декка выбежал из-за стойки с ведром ледяной воды и щедро окатил хулиганов, после чего заорал: тихо все, иначе я вызову сюда гоплитов. Зосема, раздосадованный тем, что его отвлекли от мести, тяжело дышал, вращая налитыми кровью раскосыми глазами, но всё же пришёл в себя, зло хохотнул и ответил: да ладно тебе, Декка, он же над моей матерью глумился.

Тарелка и скатерть обойдутся тебе в копеечку, холодно ответил Декка, держа перед собой пустое ведро, как щит. Зосема усмехнулся, бросил на пол серебряную монету и гикнул: а ну, пацаны, тащи его на воздух, пидараса. Не будем Декке кафель засирать. Декка вновь посмотрел в угол, где у окна сидел Кромм, но верховный кат по-прежнему пил пиво и читал, взяв для удобства большую лупу. Пульмон поцыкал языком, достал из-за стойки веник, совок и тряпку, чтобы замести следы нападения на гостя. Он подогнул испорченную скатерть, составил на освободившийся угол стола уцелевшие приборы, с сожалением посмотрел на испорченную еду и смахнул её в ведро. За окном раздавались обезьяньи выкрики гопоты.

Наконец, Зосема устал пинать незнакомца, вернулся в зал и, вытирая лоб рукой, крикнул: Декка, ещё пива, а то этот пидор такой юркий, сука, я аж вспотел, пока его хуярил. Пульмон вздохнул и налил четырнадцать кружек пива, снимая с них пену деревянной лопаткой.

В прошлый раз, когда Зосема гулял, разрушения потянули на две золотых марки и отдельную замену витражного стекла, которое, взамен разбитого непутёвым сыном, лично привезла кане Тониане. Вы уж простите меня, с мольбой в глазах говорила она, отсыпая щедрый подзатыльник Зосеме: он же смирный, но раз в две недели на него что-то находит.

Только бы в этот раз не нашло, подумал Декка, и тут же пожалел об этой мысли. Ну вот, горестно сплюнул он: сглазил. Зосема, раздвигая брюхом столы, шёл напрямую к столику Кромма. Только не это, подумал Декка.

Зосема без приглашения плюхнулся напротив Кромма в заскрипевшее кресло и злобно уставился на него. Кромм продолжал читать, как будто ничего не произошло. Ты кто, спросил Зосема, пальцем пригибая книгу вниз. Когда глаза Кромм показались из-за страниц, толстяк выставил палец и повторил вопрос: я спросил, ты кто и откуда припёрся в мой город? Кромм широко улыбнулся и сказал: меня зовут Виктор Кромм, я прибыл с Привратника и сейчас я в отпуске. А как вас зовут, благородный патрон?

Зосема, сказал толстяк и, пристально уставившись в глаза верховного ката, взял его кружку, шумно отпил из неё и с грохотом поставил на стол. Декка обречённо развернулся спиной к гостям, подошёл к дальнему краю стойки и нажал большую эбонитовую кнопку, вызывая наряд гоплитов. Вздыхая, он наклонил голову и увидел, что его длинный белоснежный фартук испачкан соусом. В этот момент он услышал крик Кромма: мой добрый Декка, налей, пожалуйста ещё пивка моему новому другу Зосеме и его товарищам. Я хочу угостить их. А если тут есть ещё славные граждане Энподии, поднимите руку, я угощаю и вас! Тост! За гостеприимную и богатую Энподию!

Декка изумлённо повернулся на голос, но не увидел на лице Кромма ни малейших признаков глумления. Он стоял, салютуя кружкой и положив руку на жирное плечо Зосемы, который неприязненно буркнул: да я и сам могу заплатить, чё. Я не нищий какой. Кромм понимающе кивнул и сказал: вы можете заплатить за следующий круг, если пожелаете. Но я хотел задать вам вопрос, если позволите, патрон. Я здесь недавно и меня покоробило оскорбительное высказывание этого господина в адрес вашей уважаемой матушки. Позвольте спросить, кто она, эта достопочтенная матроне?

Зосема пристально посмотрел в его наглые рыжие глаза, попытавшись уловить намёк на иронию, но, похоже, краснобородый незнакомец говорил от чистого сердца. Моя мать – законно избранная кане Тониане, прозванная Медной хозяйкой, сказал толстяк, вздёрнув подбородок. О, протянул Кромм и вновь слегка похлопал собеседника по плечу: я вас понимаю. Этот мужчина действительно поступил очень необдуманно. Надеюсь он жив. Да насрать, ответил Зосема, развернувшись к нему спиной и подходя к стойке. Ему надоел этот странный медоточивый мужик.

Он ещё немного выпил, потом прошёлся по залу, поочерёдно задирая гостей, но напуганные посетители не поддавались на провокации и начали понемногу расходиться. Декка направился к Зосеме, чтобы сказать, что заведение закрывается и он даже готов дать его банде спиртного с собой на дорожку, только бы они убрались. Это, разумеется, была бы ложь, потому что «Солнечная нимфея», как и всякая нормальная гостиница, работала круглые сутки, но несколько раз обман срабатывал и Зосему удавалось выгнать, поэтому Декка, легкомысленно помахивая полотенцем, вышел из-за стойки, и тут услышал еле заметный скрип петель. Он тут же чертыхнулся, потому что собирался смазать их ещё три дня назад, но эта мысль совершенно вылетела у него из головы из-за необходимости постоянно следить за Кроммом, чёрт бы побрал его красную бороду. Декка прекрасно знал, кто сейчас входит в боковую дверь в этот неурочный час, он повернулся, чтобы предупредить гостью, но проспиртованный мозг Зосемы, вероятно, посетило временное просветление, потому что он поднял опухшие веки, выставил вперёд пухлый палец и заорал: о, зырь, пацаны! Тёлочка!

Кромм, наконец, оторвался от чтения и увидел, как в зал через потайную дверь входит стройная женщина в чёрном плаще с капюшоном. Она пыталась войти крадучись и ей бы это несомненно удалось, когда бы не внутренний алкогольный радар Зосемы, весь вечер пытавшегося найти подходящий объект для совокупления. Надо сказать, что гостья задрапировалась крайне умело. Когда она замерла, услышав пьяный крик, плащ встал, окружив её чёрным стаканом, но стоило ей двинуться, как спелое и манкое женское тело проступало сквозь ткань, играя тенями. Незнакомка шагнула за стойку и быстро пошла вдоль напитков к следующей потайной двери, ведшей в лифт для персонала, но Зосема уже поджидал её там, поэтому она развернулась и попыталась ретироваться, когда Зосема заорал: держи её, пацаны, посмотрим на её личико. Половина пацанов к этому моменту уже напоминала бессмысленную биомассу, но другая половина, к сожалению, активизировалась и, растопырив руки, ринулась к чёрному силуэту.

Кромм шагнул к гостье, взял её за предплечье и почувствовал, как она дёрнулась от ужаса. Не беспокойтесь, благородная матроне, шепнул он: никто вас здесь не обидит. Она повернула голову, вуаль под капюшоном слегка разошлась и Кромм на секунду увидел лик ангела. Словно драгоценная камея, лежащая на чёрном бархате, оно полоснуло его по глазам совершенной красотой. Вьющиеся белокурые локоны, тонкий нос, нежно-розовые губы, сохранившие подростковую припухлость, и огромные, как блюдца с голубикой, бездонные глаза. Девушка, которой на вид было едва ли двадцать лет, быстро покраснела, запахнула вуаль и двинулась к выходу.