Макс Бодягин - Святые Полуночники

Стоять, сказал какой-то из прихлебателей Зосемы, Кромм не обратил внимания на его лицо, звуки слились в гудящую мешанину, образы людей помутнели, но очертания мебели и окружающих предметов, наоборот, заострились и казались контрастнее. Кромм всё ещё видел лицо ангела, когда разбил этому парню голову пивной кружкой, а осколком распорол запястье его руки, пытавшейся удержать девушку. Кромм ласково улыбнулся ей, впечатывая стакан в лицо второму нападающему так, что разорвал бедняге кожу. Он поклонился и сказал: пожалуйста, не двигайтесь, матроне, и я помогу вам. Распрямляясь, он повернулся вокруг собственной оси, пропуская мимо себя нападавшего, чтобы отправить его к праотцам мощным ударом в затылок.

Он хотел снова увидеть ангела, поэтому бил и бил, кружился и финтил, вскакивал на стойку и спрыгивал обратно. Он не слышал пьяных выкриков, матерной брани, яростных кличей – ничего, он слышал только пьянящий звон собственной крови, взбудораженной увиденным. Он выворачивал челюсти, ломал шеи, рвал рты, вывихивал нападавшим руки, но в каждый момент бросал быстрый взгляд на безмолвную фигуру, неподвижно стоявшую у конца стойки, в надежде, что вуаль снова шаловливо разойдётся и мраморная белизна ангельского лица засветится ему навстречу. Он ждал этого света, как моряк ждёт луч маяка, он улыбался, лучился теплом, мысленно звал её. Но она стояла как статуя, пока вся эта человеческая плесень вокруг досаждала ему отломанными ножками стульев, разбитыми бутылками и кастетами.

Вдруг Кромм увидел длинный нож, мир вокруг лезвия померк, тени сгустились, очертания предметов расплылись, будто бы глаза заволокло слезами, лишь это лезвие мерцало во мраке будто угасающий голубой факел. Кромм повернулся, обводя его мимо, будто бы танцевал сложный танец с партнёршей, требующей особой галантности, и вернул его туда, во мрак, откуда он вынырнул, угрожая своим холодным свечением. Он почувствовал сопротивление плоти, ударил в торец рукояти локтем, чтобы вбить лезвие глубже, потом выхватил его, чтобы проколотая плоть не обхватила его своими алыми губами, почувствовал, как на руки брызнула горячая кровь из алого рта в животе нападавшего, что он прорезал своим движением, и снова ударил, потом ещё и ещё.

Наконец, рябой парень, который больше всех бесился, запинывая кана с востока, замер, лишь глухое клокотание раздавалось в его внутренностях. Кромм со звоном бросил нож на пол и торжествующе повернулся к гостье, но её уже не было. Он с разочарованием обвёл зал и услышал, как скрипнула дальняя дверь, ведущая к лифту. Кромм хотел сделать шаг в том направлении, но обувь увязла в липкой жиже. Он опустил глаза и увидел, как нос ботинка обмотала серая петля чужих кишок.

О, Святые Полуночники, верховный кат, что вы натворили в звенящей тишине прошептал пульмон Декка. Он мелко трясся в углу за стойкой, прикрывшись серебряным подносом. Его лицо побелело от ужаса. Кромм осторожно освободил башмак, подошёл к стойке, положил монету и сказал: ещё пива, пожалуйста, Что, спросил пульмон, по-прежнему крупно трясясь. Кромм посмотрел на руки, окрашенные кровью, на испорченный жилет и рубашку, и пояснил: кружку пива. И мне нужна самая дорогая рубашка, которую ты сможешь тут найти. Да и новый жилет не помешает. Вместо ответа Декка трясущимся пальцем показал за спину Кромма.

Тот обернулся и посмотрел на зал. Чуть больше десяти человек валялись в разных позах, дорогой пол всюду изгваздала бурая кровь, несколько столов и стульев валялись сломанными среди бесчисленных брызг битой стеклянной посуды. Зосема еле дышал, его лицо отекло от синяков, нос выглядел, как половинка баклажана, а азиатские, и без того узкие, глаза совершенно исчезли под расхлёстанными в фарш бровями. Кромм хмыкнул и сказал: да, ты прав, Декка. Он подошёл к бездыханному толстяку и вложил ему в ладонь окровавленный нож. Так действительно будет лучше, мой дорогой пульмон, улыбнулся он и хлопнул рукой по стойке: два пива! Ах, какой вечер, Декка, какой вечер! Кто была та ангельская гостья?

Пульмон хмуро подвинул ему две запотевшие кружки и ответил: мы никому не выдаём никакую информацию о постояльцах. Но скажу так: защитив её, вы предотвратили войну. Кромм допил пиво, вытер усы и подмигнул Декке: значит ты разделяешь мою версию произошедшего? Пульмон тяжело вздохнул: да, Зосему разобрала белая горячка и вся его свора разодралась. Надеюсь, содержимого его кошелька хватит, чтобы оплатить весь этот хаос. Ступайте спать, верховный кат, а мне тут ещё прибираться и прибираться.

Ты прав, мой добрый Декка, ты сто раз прав, пробормотал пьяный Кромм, пытаясь оттереть руки от быстро засыхающей крови: мне нужен душ и тёплая кровать. Пойду к себе. Он развернулся и побрёл к лестнице, но далеко уйти ему не удалось. Входные двери распахнулись и внутрь вбежал отряд гоплитов с эфироновыми разрядниками наперевес. Главный из них снял шлем, высвободив лавину золотистых вьющихся волос, сверкнул синими глазами и крикнул: не так быстро, верховный кат!

Декка с досадой прикрыл глаза ладонью. Кромм обернулся всем корпусом и сказал совершенно будничным тоном, как будто бы всего этого кровавого хаоса вокруг не было: а, кан Кастор! Давно не виделись. Отличная причёска.

Пятнадцать гоплитов рассыпались веером и, полуприсев, выставили вперёд длинные пики с двузубым наконечником, длиной с локоть, вокруг которого с потрескиванием вились голубые эфироновые сполохи. Глухие шлемы из полихитина со стальным гребнем и сплошным забралом из чёрного биостекла, придавали им зловещий вид. Законно избранный кан Кастор недовольно цыкнул зубом, но никакого приказа не отдал и его люди продолжали стоять, нервно стрекоча эфироновыми змейками. Кастору не нравилось то, что он видел. Он посмотрел на опухшее от пьянства лицо Кромма и спросил: за что вы их так, верховный кат?

Кромм пожал плечами: это не я. Это жирдяй. С ним случилась белая горячка и он начал драться со своими парнями, кто-то из них оборонялся, кто-то взял его сторону, в общем, всё произошло очень быстро. Я даже не понял, что к чему. Я сидел там и спокойно читал, а в следующую минуту тут целая война разразилась. Все спрятались, а я не успел. Слишком бухой был. А потом посмотрел на всё это и протрезвел даже.

Кастор, разумеется, не поверил ни единому слову приезжего, измазанного кровью. Он помнил, как пару дней назад Кромм, представивший верительные бумаги от буамакангая, пришёл в кангай Энподии и приволок с собой пленника. В тот момент он держался так, что Кастор почувствовал вызов. Взгляд Кромма был взглядом победителя, он шагнул в середину зала, волоча поверженного преступника за волосы и гоплиты почтительно расступились, вот каким сильным он был. А сейчас? Кастор был уверен, что он просто притворяется, чтобы избежать наказания.