Макс Бодягин - Святые Полуночники

Кан Кастор стал самым молодым членом кангая Энподии, но к своим тридцати шести годам уже успел повидать многое и многого достичь. Три года назад кан Кинней торжественно передал ему священный жезл, символ командира гоплитов на следующий же день после того, как остальные члены кангая повесили Кастору на шею цепь законно избранного кана. В ту же ночь Кастор пришел на могилу отца, опустился на колени и сказал: у меня получилось, папа. У меня получилось. Он уснул там же, прямо на могильном камне, где утром его нашел кладбищенский смотритель. Зачем вы здесь, спросил он Кастора, отпаивая его горячим чаем. Отдавал сыновний долг, буркнул свежеиспечённый кан: я всегда мечтал, что отец подойдёт ко мне в этот день, обнимет и скажет, что гордится мной. Но он не дожил. Это как-то несправедливо. Ничего, мой кан, ласково сказал пожилой смотритель: зато ваши дети с вами. Несправедливо было, если бы отец был жив, а их не было. А так естественный порядок вещей сохранён неизменным. Я каждый день вижу смерть, можете мне поверить, вы очень счастливый человек.

Этот случай сильно врезался Кастору в память. Он не смог бы объяснить, почему именно этот разговор зацепил его, этот утренний слоистый туман над старыми мшистыми склепами, эти слегка позеленевшие статуи, горьковатый запах тёмной листвы, алмазные капли росы на чёрных копьях чугунной ограды. Естественный порядок вещей. Кастор вдруг понял эту фразу: естественный порядок вещей. Его восхождение на вершину социальной карьеры Энподии естественно, ведь никто так упорно не работал над собой. Его женитьба на самой красивой невесте Энподии естественна, ведь никто не добивался её так упорно. Любовь и преданность его подчинённых естественна, потому что никто из начальников не сражался бок о бок с рядовыми гоплитами, не лазил с ними по болотам по уши в грязи и тине, не задыхался в раскаленной пустыне, не хлебал морскую воду в лодке, преследуя должников Торговой галереи. Естественный порядок вещей. Кан Кастор старался соблюдать его во всём. Эта фраза стала для него краеугольным камнем собственной жизненной философии. И то, что он увидел сейчас в «Солнечной нимфее» было крайне неестественным.

Какой-то заезжий алкаш, называющий себя верховным катом, голыми руками уложил четырнадцать отъявленных отморозков и самого Зосему, главную головную боль всей Энподии. Как-либо образумить Зосему не представлялось возможным, потому что влиятельная кане Тониане, владевшая медными рудниками к северу от города, тряслась над своим единственным сыночком как орлица над свои уродливым птенцом. А сейчас этот ублюдок Зосема валяется тут, между столиков весь в крови. Это невозможно. Это против всякого порядка.

С другой стороны, сам Зосема тоже не смог бы завалить всех своих прилипал просто потому, что на него накатил алкогольный психоз. Кастор повернулся к Декке и спросил: достопочтенный пульмон, что тут произошло? Декка смущённо кашлянул: патрон Зосема буянил и я вызвал наряд гоплитов, но вы слегка задержались и вот. Он обвёл рукой разгромленный зал: вы по договору обещали прибыть на тревожный сигнал в течение пяти минут. Прошло полчаса. Кто оплатит мне весь этот разбой, кан Кастор?! Командир гоплитов засмеялся: как будто вы не знаете, Декка. Как обычно, за всё платит кане Тониане. Меня другое интересует. Это действительно сделал один человек?

Декка поправил пуговку на поварском кителе и гордо сказал: вы же понимаете, что я не буду свидетельствовать ни в чью пользу? Пульмон никогда не скажет того, что повредит гостю или его репутации. Я могу сказать лишь одно. На кону стояли жизнь и честь высокопоставленной особы. Сейчас она в безопасности. Если бы с ней что-то произошло, политические последствия могли бы быть чудовищными.

Из дальнего угла раздался стон. Один из подручных Зосемы завошкался на полу, с трудом встал на карачки, прополз несколько метров и снова рухнул. Кастор брезгливо посмотрел в его сторону и отдал приказ: грузите из всех и везите в нашу помогальницу при стратоне. Потом он повернулся к Кромму и сказал: верховный кат Виктор Кромм, я не арестовываю вас исключительно из уважения к вашему званию и статусу. Энподия не признаёт власть триунакангая, но я уважаю буамакана Эссеу, подписавшего ваши бумаги. Если Зосема очнётся и выживет, значит, вам повезло. А если он всё же умрёт, мы проведём полномасштабное расследование и вы предстанете перед судом, как обычный гражданин. И, поверьте, это лучше, чем бежать и потом попасть в руки мстительной кане Тониане.

Очнётся? Кромм недоверчиво улыбнулся: да как он очнётся-то? Вы что-то не то говорите, кан Кастор. Командир гоплитов переглянулся с подчинёнными, поморщился и сказал так, будто говорил о каком-то деликатном и постыдном предмете: поверьте, патрон Кромм, рождённого в Энподии не так-то просто убить. У вас есть шанс избежать наказания.

В этот момент, словно подтверждая его слова, Зосема громко вздохнул, застонал и согнул ногу в колене, сжимая и разжимая кулаки. Кастор развернулся на каблуках и повторил приказ: грузите их всех быстрее, пока кане Тониане не прознала про это побоище! А то потом говно не разгребём! Гоплиты сдали оружие старшему и быстро начали вытаскивать тела наружу, выволакивая их за подмышки. За каждым тянулся бурый кровавый след. Один из них вдруг открыл глаза, увидел Кромма и прохрипел: сука, ты что за животное такое?! Он показал на него пальцем и зашипел так громко, насколько позволяли раны: пацаны, бегите, бегите от него. Бегите, скорее.

Кан Кастор повернулся к Кромму и сказал: интересно, не правда ли? Оставайтесь в гостинице. Увидимся утром. Он поклонился Декке и вышел, за двери, задумчиво потирая лоб и спрашивая сам себя: за что мне всё это? Он обещал жене пораньше придти сегодня домой, поскольку они недавно отправили детей к родным в Малый рукав и хотели побыть вдвоём, но теперь… Ненавижу алкашей, с чувством произнес он и грохнул рукой в полихитиновой перчатке по бронированному мобилю, поджидавшему его у входа в «Солнечную нимфею».

Лёгкой и пружинистой походкой бойца Когг Химерон шёл по улице Раио, нервно пощёлкивая пальцами в такт стрёкоту десятков швейных машинок, доносившемуся из распахнутых окон. Он пододел под сюртук объёмистый накладной живот, в котором прятал игломёт. Багровую маску старика на его лице до самых глаз закрывала длинная седая борода, тёмно-зелёные очки скрывали глаза. Однако, несмотря на то, что узнать его в этом наряде было невозможно, король работорговцев всё равно изрядно нервничал. Большую Сеэру патрулировали отряды затра, город всё ещё кипел после недавнего убийства кана Иебедайи и осквернения вонючей могилы этого ублюдка Каймана. Ночная жизнь замерла, кангай объявил комендантский час после девяти вечера, непривычно тихие таверны смотрели тёмными окнами. Даже музыка, лившаяся из каждого жилого дома, почти смолкла.