Эбигейл Дин - Девушка А

Официантка, вытиравшая соседний столик, глянула на нас и отвела глаза.

Отец и Джолли говорили, размахивая руками, не отрывая друг от друга глаз. Зубы у них были красными от вина. Мать, чуть склонившись в их сторону, жадно прислушивалась к разговору, ловя обрывки фраз. Я вытащила Эви из-под стола, усадила к себе на колени и играла с ней в «ку-ку», пряча лицо за салфеткой, пока не принесли еду. Увидев, какой бургер принесли и поставили перед Далилой, я мрачно уставилась на две тщедушные сосиски, лежавшие в моей тарелке.

Отец и Джолли пили до самого вечера, даже после того, как всю еду унесли, и никто из нас их больше не слушал. Когда официантка принесла счет, Отец забрал его у Джолли и принялся отсчитывать наличные. Одной купюры не хватило, и Мать достала свой кошелек.

— Ну, вы бы и так нас отпустили? Не правда ли? — спросил он у официантки.

Та вежливо улыбнулась и взяла деньги у Матери.

— Я принесу вам сдачу.

Вместе со сдачей официантка принесла чашку с леденцами, поставила ее на стол между мной и Далилой и сказала:

— Угощайтесь! Они очень вкусные.

— А что, если нам хочется еще выпить? — спросил Отец. — Почему вы не спросили, не принести ли нам напитков?!

— Мы уже закрываемся. Здесь рядом есть бар — он работает допоздна.

— Ладно, ладно — мы поняли намек.

Мы стояли на набережной, Отец все еще держал в руках бокал из-под вина и досадовал, что ужин окончился так внезапно. В этот час там было спокойно, а чертово колесо неподвижно стояло во тьме. Накрапывал дождь. Мимо нас прошла какая-то парочка: держась за руки, они пытались открыть зонтик.

Я ждала, что мы распрощаемся с Джолли, но тот последовал за нами в «Дорчестер», поднялся по узкой лестнице, прошел до номеров на самом верхнем этаже. Ни Мать, ни Отец не попытались избавиться от него. Казалось, что весь этот вечер был отрепетирован заранее и все шло по плану.

— Спокойной ночи, ребятки, — сказал нам Джолли.

— Заходим, — приказал Отец, открывая дверь нашего номера. — Заходим и ведем себя тихо.

— Александра, — обратилась ко мне Мать, — возьми у меня Эву.

— Зачем?

— Она сегодня спит у вас. Положи ее в коляску, и она проспит до утра. И никакого шума ночью.

— Зачем это он идет в вашу комнату? — спросил Итан.

Мать улыбнулась, обхватила ладонями его щеки и сказала:

— Итан, не хами. Ну же, всем пора спать.

Не успела за ней закрыться дверь, как Далила вскарабкалась на кровать, перепрыгнула на другую и заявила:

— А я не устала. Давайте поиграем с малышкой?

— Нет, — ответила я.

— Эй! — сказал Итан. — Ты все еще хочешь на американские горки?

Американские горки мы соорудили следующим образом: письменный стол стал мостом, соединявшим две кровати. Для того чтобы сделать спуск, мы взяли напольное зеркало, перевернули его лицом вниз и положили так, что одна сторона легла на кровать Итана, а другая уперлась в плинтус. Съезжали на кофейном подносе — нужно было успеть соскочить с него, прежде чем он врежется в стену, и это добавляло остроты ощущениям.

Скатившись несколько раз, мы уселись на поднос все вместе и, продавив зеркало, упали на ковер; мы валялись среди осколков, стонали, хихикали и шикали друг на друга. Никто не пришел, за соседней дверью стояла тишина. Мы разошлись. Итан встал на кровати.

— Сейчас будет служба, — объявил он. — Правила такие: я — Бог.

— Заткнись, Итан! — воскликнула я.

— Я — Бог, — повторила Далила и ухватилась за него.

Он перебежал по столу на нашу с Далилой кровать и запрыгал, перескакивая с одной ноги на другую.

— Сожалею, — сказал он. — Но вместо этого тебе придется быть моим верным слугой.

Эви в своей коляске скорчилась и заплакала.

— Итан, хватит, — попросила я.

— Или же, — продолжил он, — тебя поразит проказа! Выбирай!

Далила прыгнула за ним, визжа — то ли смеясь, то ли плача. Как только они оказались на одной кровати, Итан потерял равновесие. Они повалились на матрас, ножки кровати подогнулись. Каркас грохнулся на пол.

Несколько минут стояла тишина, все молчали, и нам уже начало казаться, что нас пронесет. Затем послышались шаги, одновременно с разных сторон — с лестницы и за соседней дверью.

На пороге появился Отец — как обычно, с голым торсом, — а дверь из коридора распахнул незнакомец. Он был в черном костюме, на нагрудном кармане — нашивка с названием отеля. Надпись на бейдже гласила: «Найджел Коннелл. Добро пожаловать в Блэкпул».

— Чарли? — проговорил Найджел. — Ты какого черта здесь делаешь?! — Он посмотрел на Отца, затем на всех нас. Его взгляд задержался на сломанной кровати, затем на разбитом зеркале. — Ты что, черт возьми, всю семью сюда притащил?!

— Эти комнаты обычно не используются, — сказал Отец. — Я просто подумал…

— Да разве можно просто приехать и жить здесь втихаря?! Ни у кого не спросив, не заплатив ни гроша?!

— Как видишь — можно, — ответил Отец. — Именно так я и сделал.

Через всю комнату я прошла к Эви, которая до сих пор плакала, и опустилась на колени возле ее коляски.

— Все хорошо, — шепнула я ей.

— Я буду вынужден сообщить об этом! — сказал Найджел. — Тем более после случая с динамиками.

— Это твое дело, — ответил Отец. — Ты же у нас бюрократишка. Унылый кусок дерьма — вот ты кто! — И он повернулся к нам: — Собирайтесь! Живо!

На улице шел уже сильный дождь. Мы не успели надеть куртки; Далила потеряла один башмак; походка Матери стала вовсе карикатурной. А Джолли? Куда же подевался Джолли? Красные футболки облепили наши ребра, будто холодные пальцы. Я подошла к машине, вслед за Отцом, и открыла дверцу. Но он отшвырнул меня назад, в ночь. Итан и Далила уже ждали, стоя на тротуаре. Линия огня была готова.

— Сейчас кому-то из вас достанется, — предупредил Отец. — Но я буду справедлив. И щедр. Вы сами решите, кому именно. Итан, кто сломал кровать?

Итан смотрел прямо перед собой.

— Далила, — ответил он.

— Далила, ладно. Далила?

— Это не я! — заревела Далила. — Это Итан, честное слово!

— Ну что ж… Александра? Похоже, твой голос будет решающим.

С тех пор, когда бы я ни вспомнила ту минуту — ночью, после перелета, еще не придя в себя от смены часовых поясов, или одиноким зимним воскресным днем, когда за окном стремительно темнеет, — старый спрут вновь распускает щупальца, и они оплетают мои руки и ноги, тянутся к горлу, скручивают утробу. Это стыд.

— Далила, — ответила я. — Далила сломала.

Как только я произнесла эти слова, Отец схватил ее за руку.

— Остальные — в машину!

Среди шуршащих пакетов и гравия он опустился на одно колено, через другое перекинул Далилу. Стянул с нее фиолетовые брючки и трусики и шлепнул изо всех сил, пять раз.

Поднялась на ноги она уже без слез. Убрав с глаз мокрые волосы и поправив одежду, она смотрела на меня сквозь ручейки дождя, бегущие по окну автомобиля; смотрела туда, где теплее и светлее и где ее уже ждали все мы. Мне навсегда запомнилось выражение ее лица. И я уверена: где бы она ни находилась и чем бы ни занималась в этот воскресный день, она тоже вспоминает тот момент.