Эбигейл Дин - Девушка А

— О господи, — сказала Кара. — Что с ней стряслось?

Не сразу, с чувством горячего унижения, я осознала, что это — моя Мать.

— Успокойся. Я ее знаю.

Кара недоверчиво обернулась.

— Это моя мать. Наверное, дома беда.

Я подумала о своей незаметности, достигнутой с таким трудом. Плащ-невидимка сползал с меня. Через несколько мгновений он окажется на полу.

— Мне нужно узнать, в чем дело. Встретимся завтра на обеде?

Кара отходила от меня, пятясь вдоль стены. Она мелко переступала обутыми в туфельки ногами, словно надеясь, что так я не замечу ее ухода. Я знала: она уже обдумывает, кого бы ей теперь взять в лучшие подруги вместо меня.

— Прости, Лекс, — сказала она. — Мне правда жаль.

Оставшись одна, я подошла к Матери — та дрожала.

— Что-то с Эви? — спросила я.

Мать покачала головой. Я так давно не видела ее вне дома, что позабыла, какой нервной она бывает. Без Отца она двигалась, как овца, загнанная в угол, — пятилась, пытаясь сбежать. Она положила руку мне на запястье, и я увидела ее ногти глазами других ребят. Не безобидно покоящимися поверх одеяла, когда мы приходили пожелать ей спокойной ночи, а переросшими, желтушными, забитыми грязью.

— Давай отойдем куда-нибудь? В офисе администрации никто ничего не знал, а мне нужно было тебя найти.

— Конечно, — ответила я.

Она взяла меня под руку, и море ребят расступилось, давая нам пройти. «А Каре это будет только на руку, — подумала я, — она может засвидетельствовать мою скрытность, странные привычки». Спрос на ее показания будет огромный. Перед тем как за нами захлопнулась дверь, ведущая на площадку, я услышала, как сзади произошло извержение смеха.

Кара попыталась связаться со мной однажды, я тогда еще жила в Лондоне с Джей Пи. Она разыскала меня в LinkedIn и выразила желание пообщаться. Она не упоминала ни «Файв Филдс», ни события на Мур Вудс-роуд. Писала, мол, тоже стала юристом. Я никогда не слышала о фирме, в которой она трудилась, и не стала ей отвечать, но вовсе не потому, что затаила на нее обиду. Да, мы обе были чуточку умнее сверстников, но больше ничего нас не объединяло. С тех пор я встречала много умных людей и совершенно точно знала — для дружбы этого недостаточно. Окажись я немного добрее, я написала бы ей, что не обиделась на нее тогда в коридоре. Для того, чтобы выжить, некоторые подростки делают вещи и похуже.

Мы с Матерью стояли на площадке. Темнело. Вересковые пустоши на фоне неба уже казались черными. В окнах классов было видно, что идут уроки. Через дорогу старшие мальчишки гоняли в футбол на поле, оранжевом в свете прожекторов.

— Что стряслось? — спросила я.

— Отец. Он не вернулся домой.

Отец уехал на службу Джолли сегодня утром, еще до рассвета. Поцеловал полусонную Мать, коснулся ее живота, словно чуда. Сказал, что вернется к обеду. Я старалась не думать, как проходят ее дни теперь, когда мы все в школе и ей некого успокаивать. Утро она провела, готовясь к возвращению Отца, — замешивая фарш и тесто. Она выставила пирог остывать и заснула на диване среди своих простыней. Проснувшись далеко за полдень, обнаружила, что в доме никого нет, и перепугалась.

— Где же он может быть? — спросила она.

В «Лайфхаус» она уже ходила — в окнах царила темнота.

— Нужно найти остальных и забрать всех домой, — решила я.

Офис администрации уже украсили к Рождеству. Над столом секретаря висела розовая мишура, перед дверью кабинета директора раскинула ветви пластмассовая елка. Я спросила, где мне найти Итана, и секретарь ответила, что он отсутствует сегодня с утра, так же как и вчера, и позавчера, и всю эту неделю.

— А ты разве не его сестра? — спросила она.

— Тут, наверное, какая-то путаница, — ответила я. — Он был в школе с утра. То есть я имею в виду — мы же шли сюда вместе.

— Ну, в журнале отмечено иначе.

Под столом секретаря стоял обогреватель. Сняв туфли, она просунула ноги между решеток и смотрела на меня так, будто не могла дождаться, когда же я, наконец, уйду. Через дверь я видела, как Мать ежится от ветра, стоя с краю площадки, словно ребенок, которого не забрали вовремя.

— Все равно спасибо, — ответила я.

Когда мы вернулись домой, Итан уже ждал нас, смущенный и раздраженный.

— Ты почему в не постели? — спросил он у Матери.

Он слушал рассказ об исчезновении Отца, и глаза у него становились все больше и больше. Когда Мать закончила, он сел за кухонный стол и начал мучить телефон. В Блэкпульской церкви никого не оказалось, номер Джолли не отвечал. Мать стояла над Итаном и дрожала, держась руками за горло. Далила, сидевшая на кушетке, попросила Мать обнять ее. Как только Мать вышла в другую комнату, Итан принялся обзванивать больницы. Без Отца вечер получился до странного спокойным. Я разре́зала пирог на шесть абсолютно равных кусков. Мы ели в гостиной, сидя у ног Матери. Эви свернулась клубком у меня на коленях, как довольная кошка. Склонив головы, мы молились на ночь — с полными животами.

Я чувствовала, как на моем лице мелькает нервная улыбка. Я не знала, о чем молить. Некоторые мысли мелькали у меня в голове, но я точно знала — они приведут меня прямиком в ад. Фургончик перевернулся в верещатниках — в лобовом стекле дыра, формой повторяющая силуэт Отца. Сам он валяется в папоротниках. Отныне мы всегда едим досыта. Аминь.

Спустя какое-то время после полуночи в окна ударил свет фар.

Едва дыша, в дверь вошел Отец. У него все болело — ни дать ни взять человек, который выжил в кровавом крестовом походе. Он позвал Мать, и она пришла к нему. Вместе они удалились в кухню, где она налила ему чаю, достала чипсы — заботливо и нежно, при ярком свете электрических ламп. Пока мы ждали его рассказа, я вычистила тарелку из-под пирога и убрала ее в сервант.

— Я был в полиции, — сказал он.

Его и Джолли задержали в «Дастинсе» прямо посреди завтрака. Заказ только что принесли. Полный английский завтрак с дополнительной порцией кровяной колбасы. Когда полицейские подошли к их столу, Джолли отложил нож и вилку и вздохнул. Эту часть истории Отец рассказывал с тем священным трепетом, с каким обычно говорил разве что о ветхозаветном Боге.

— Дайте нам хотя бы доесть этот чертов завтрак, — сказал Джолли полицейским.

Инквизиция обрушилась на них в полицейском участке. Джолли обвинялся в отмывании денег и мошенничестве. Мошенничество заключалась в том, что он использовал религиозные пожертвования жителей Блэкпула в личных целях — разумеется, он считал, будто обвинение полностью сфабриковано. Я вспомнила прихожан — как они поворачиваются лицом к Джолли, стараясь уловить хоть немного исходящего от него света, скрупулезно отсчитывают сумму, которую могут пожертвовать, и пихают банкноты в его теплые, влажные руки. Полицейские спрашивали Отца, на что Джолли тратит деньги; где он хранит приходно-расходные книги; почему он не делится выручкой с ним, раз они такие близкие друзья. Пока Отец молился за них, он понял, как именно должен отвечать на все их вопросы: