Эбигейл Дин - Девушка А

— Вы, возможно, знаете, что наша мать умерла.

Я выложила документы перед ней на стол и принялась объяснять суть дела, как объясняла бы клиенту. Я говорила профессионально, а голос звучал чуточку громче, чем обычно. Я редко слышала свой голос, как сейчас, — всего несколько раз. Вот — фотокопия завещания. Вот — согласия родственников. Вот здесь нужно подписать.

— Одну минуту, — прервала она, выуживая очки для чтения из-под диванных подушек.

Над камином висели ловец снов и фотография семьи моего брата. Я старалась на нее не смотреть. Пока миссис Кёрби читала, я проверила, где именно сейчас в небе находится Эви; каждый раз, когда я обновляла карту, ее самолет становился все ближе. Кошка вспрыгнула на стол и глянула меня с крайним неодобрением.

— Не обращайте внимания, она на всех так смотрит, — сказала мама Ноя, перетянула потуже хвостик на голове и спросила: — Что стало с остальными детьми?

«Как много у вас времени?» — подумала я, а вслух сказала:

— У всех все хорошо, учитывая наши обстоятельства.

— А они знают, что мы живем здесь?

На дне вазы с фруктами она откопала ручку и щелкнула ею.

— Нет, — ответила я. — Они ничего не знают.

— Поначалу, сразу после того, как мы принесли его домой, Саре все время снились сны. Точнее, кошмары. Или видеокамеры в колыбельке. Или что ваша мать приезжает из Нордвуда посреди ночи. Сара заказала охранную сигнализацию — такую, знаете, с лазерами, как в кино. Стоило барсуку подойти к дому, как она уже выскакивала наружу со строительным ножом. Прошло несколько лет, прежде чем она снова смогла засыпать спокойно. — Она вздохнула, склонившись над документом. — Я говорила ей — не сходи с ума. Мы с ней даже смеялись над этим — днем. — Она пододвинула мне документы, выглядывая поверх моего плеча в окно, на жаркую улицу, освещенную ярким солнцем.

— Ну, вам уже пора.

Я кивнула. Мы одновременно встали встали, и я протянула ей руку. Она пожала ее. Старая привычка — скреплять рукопожатием каждую завершенную сделку.

— Общественный центр, — произнесла миссис Кёрби. — Прекрасная идея. Мне нравится.

— Спасибо. Это все моя сестра. Идея в основном ее. Эви не похожа на нас всех. Она гораздо лучше.

Я пошла обратно к дверям, а мама Ноя следовала за мной. На этот раз я шла медленнее. Поднос с пчелками и засушенная орхидея на книжной полке. Свадебные фотографии вдоль лестницы. Свет из окон спальни падает на пол коридора. Фигурки героев Marvel охраняют камин. Возле входной двери — корзинка со шляпами, перчатками и солнцезащитными очками.

— Там такая жара. Я могу дать вам солнцезащитный крем, если хотите.

— Спасибо, не беспокойтесь, пожалуйста. Я припарковалась совсем недалеко.

— Вы уж меня простите.

«Легко просить прощения теперь, когда документы подписаны и нежеланная гостья уже стоит на крыльце».

— Все нормально, — сказала я вслух. — Больше я здесь не появлюсь.

— Может, я могу что-то сделать для вас? Я имею в виду, может, вы хотели бы узнать что-нибудь?

«Можете не рассказывать, я уже и так все знаю, — подумала я. — Когда я была в университете, он учился кататься на велосипеде. Зимой он играет в видеоигры или гоняет на горном велосипеде. Он не думает о деньгах или о боге. Он свободно ходит по школьным коридорам и, входя в класс, точно знает, с кем будет сидеть; и в его комнате пятиярусный книжный шкаф. Я представляю, как воскресными вечерами вы ужинаете все вместе, и иногда — я вижу это — вы не расходитесь и продолжаете сидеть за столом, хотя все уже съедено, разговариваете о крикет-клубе или предстоящей неделе. Я больше не буду ничего о нем спрашивать. Теперь я знаю все».

— Нет, — сказала я. — Все нормально.

Она уже начала закрывать дверь и одновременно следила за мной — я видела ее голову сначала в широком промежутке между дверью и косяком, а затем уже в узенькой щели между ними же. Я знала такую любовь. Свирепую до мелочей. Миссис Кёрби нужно было убедиться, что я ушла.

— Но все равно спасибо.

Ночь казалась бесконечной, крик ребенка, разносившийся по коридору, становился все громче и громче. Вдруг дверь открылась, и в нашу комнату нырнула Мать.

— Девочки, — сказала она. — Девочки, мне нужна ваша помощь.

В ее руках — ворох тряпья, а в него завернут ребенок — извивающийся, дрожащий комочек. Она опустилась на колени посреди Территории и выпутала его из тряпок, затем заметалась между нашими кроватями, ослабляя веревки, которыми нас привязали.

— Девочки, — повторила она. — Вы должны заставить его перестать плакать.

Она смотрела то на меня, то на Эви.

— Пожалуйста!

«Младенцы — это здорово», — подумала я.

У нас всегда был какой-нибудь младенец. Мне нравилась их мягкость, нравилось, как чудно они дергались. Они всегда смеялись, во что бы я с ними ни играла. Я подняла ребенка и положила его себе на колени.

— Эй! — позвала я его. — Эй!

Он таращил глазенки, смотрел куда-то мимо меня, через потолок и через крышу. Я подумала: как-то странно видеть его вот так — здесь. Что-то было не так. И я поняла: я не видела его очень давно. Какое-то время назад я перестала осознавать мир за пределами нашей комнаты. Наклонившись, пощекотала носом его нос. От него пахло этим домом: старой, грязной одеждой, немытыми тарелками, дерьмом.

— Почему же он не прекращает?! — воскликнула Мать.

— Ку-ку, — сказала Эви, выглядывая из-за моего плеча.

— Уже несколько дней… — сказала Мать. — Ваш отец…

И она оглянулась на дверь.

— Ты же у нас умная, — обратилась Мать ко мне. — Придумай что-нибудь!

Я прижала ребенка к себе. Его головка лежала у меня на плече. Он все равно плакал.

— Видать, не такая уж и умная, — бросила Мать.

— Я где-то читала, что чем больше ребенок кричит, тем он умнее, — ответила я.

Я пощекотала братику ступни, он изогнулся, и Мать забрала его, снова зарыла в тряпки. Мы перестали для нее существовать. Они остались вдвоем — мать и ребенок. Она бормотала молитву, обращаясь то к Богу, то к ребенку, шепча его имя. Умоляя его не губить себя.

Первые две недели жизни младенец оставался без имени. «Грейси», — было написано на бирке, прикрепленной к его запястью, по которой медсестры и отыскивали его. Когда ребенка принесли наконец домой, Отец объявил, что малыш провел две недели в логове льва и выжил. Он хотел дать ему такое имя, которое контрастировало бы с его не полностью сформировавшимся тельцем, его салфеточной кожицей. Как будто имя могло преобразить его или вернуть жизнь к самому началу. Родители ушли в кухню и долго совещались. Выйдя наконец оттуда, они объявили, что ребенка будут звать Дэниел [42] Отсылка к истории о пророке Данииле, который был брошен в яму ко львам на растерзание, но чудом выжил. .