Эбигейл Дин - Девушка А

В аэропорту я пристроилась в очередь из множества машин и стала высматривать Эви. На пассажирском сиденье завибрировал телефон — это наверняка звонила она.

Конец лета, все возвращались домой — пассажиры волнами выплескивались через раздвигающиеся двери, катя тележки и чемоданчики. Эви сидела в стороне от всех, привалившись к стене и скрестив ноги. Она зажала верх рюкзака одной рукой и держала так, не давая ему раскрыться. На ней были темные очки и свободное белое платье на бретелях, которые пристегивались к лифу большими красными пуговицами. Белокурые волосы закручены на макушке в подвижный разъезжающийся тюрбан. Я замахала ей, как сумасшедшая; как машут самым дорогим на свете людям. Она заметила и сдвинула очки вниз, желая убедиться, что это именно я. Я ждала момента, когда она узнает меня. Она узнала и бросилась ко мне через две полосы проезжей части.

— Могла бы приехать и на кабриолете, — сказала она и поцеловала меня через открытое окно.

— Выбор был невелик, — ответила я. — И потом, завтра не обещают солнце.

— Вот облом.

Водитель машины, стоявшей позади нас, посигналил.

— Он разве не видит, что мы разговариваем о погоде?

Она примирительно махнула рукой и спустила свой рюкзак в ноги. Машина сзади снова просигналила.

— О господи! — воскликнула я.

Эви села на пассажирское сиденье за секунду до того, как водитель начал что-то выкрикивать нам из окна.

— Козел, — проговорила она, и мы тронулись с места.

— Ну что? — спросила я. — Следующая остановка — Холлоуфилд?

Эви застонала.

— Знаешь, отсюда мы с тобой куда угодно можем рвануть. Гонконг, Париж, Калифорния…

— Все пункты, которые мы намечали в атласе.

— Не знаю, стоит ли верить атласу — он же был очень старый, — заметила она.

Эви говорила об атласе как о безмолвном старом друге, по которому мы соскучились.

— Я точно помню, что мы собирались съездить в обе Германии.

— А ты там не бывала? — спросила я.

— В Восточной или в Западной?

Излюбленная манера Эви обходить вопросы. Так же она танцевала между машинами, попадая в пробку. Ее жизнь в Европе, как она говорила, шла довольно гладко, но как именно она проводила дни, оставалось для меня тайной. Ее друзей я знала лишь по именам, а о том, кто они и откуда, Эви не рассказывала. Она звонила мне с городских улиц, из квартиры, с пляжа. Ее отношения никогда не становились серьезными. Всякий раз, когда я спрашивала, не собирается ли она вернуться в Англию, Эви умолкала.

— Всю жизнь я только и делаю, что уезжаю подальше от нашей комнаты, — говорила она. — Я не могу просто взять и остановиться.

Вспомнив о доме, она вздрогнула. Как раз поэтому я и не хотела, чтобы она приезжала. Холлоуфилд все еще держал ее своей костлявой рукой — крепче, чем любого из нас. Она звонила мне иногда посреди ночи — в Нью-Йорке в это время был поздний вечер, — чтобы рассказать, какой ей приснился кошмар. Все всегда начиналось у парадной двери дома номер одиннадцать по Мур Вудс-роуд, но вид изнутри какой-то странный — явно дело рук Отца: семья на распятии или библейская равнина и казни египетские на горизонте.

Но сейчас, днем, она — быстрая, легкая и вся в веснушках — светилась улыбкой, обнимала меня за шею одной рукой, сидя на пассажирском сиденье; и я подумала, что эта поездка в Холлоуфилд будет, пожалуй, как минимум сносной. Мы встретимся с Биллом, с членами местного комитета и представим им наше предложение насчет финансирования Общественного центра.

— А они выдадут нам чек? Ну, такой большой и красивый? — спросила Эви.

— Если бы мне требовался повод пофотографироваться, я бы взяла с собой Итана.

— Да при чем тут фотографии? Я просто хочу понять, как это будет. Они отнесут его в банк?

— Может, тебе поменьше говорить и побольше следить за указателями?

Эви рассмеялась и включила радио.

— В холмах сигнал пропадет, — сказала она. — Так что мы можем насладиться им сейчас.

— Тогда сделай погромче.

В Холлоуфилд мы приехали после семи часов. В какой-то момент — не могу точно сказать где — я начала узнавать окрестности. Мне казались знакомыми повороты дороги, и я откуда-то знала, сколько километров до каждого следующего городка, о приближении которого свидетельствовал очередной синий квадратный указатель. Верещатники местами уже стали фиолетовыми, кусты вереска расползались по земле, как синяки. День в этих краях длился дольше, чем в Лондоне, но, когда наступит темень, она будет такой густой, что вести машину станет затруднительно, поэтому времени у нас было мало. В лобовом стекле отражался месяц — тоненький, с ноготок толщиной. Мы въехали в долину.

Холлоуфилд — бездействующий в уставшем свете уходящего летнего дня. Солнце утонуло за верещатниками. Трава в садах и церковных двориках поредела, и могилы обнажились, как старые зубы.

Какая-то девочка с невыразительным лицом ехала по направлению к Мур Вудс-роуд верхом на лошади, плотно сжимая ногами ее отвисшее брюхо. Я повернула на главную улицу. Определить, что действительно изменилось на ней за эти годы, а о чем я просто забыла, оказалось сложно. Книжный магазин обнаружился все там же, по соседству с ним располагались букмекерская контора и благотворительный секонд-хенд. «Лайфхаус» уже успел побывать китайским рестораном — сейчас он был заколочен и выставлен на продажу. На окнах изнутри все еще висели сморщенные листы меню.

Мы с Эви забронировали комнату на двоих в гостинице, располагавшейся на углу. На первом этаже у них находился паб. Я припарковалась в тени здания, возле свалки. Мы посмотрели друг на друга. Официантка сидела на пивном ящике и улыбалась, глядя в экран своего телефона. От моих пальцев на руле остались темные отпечатки. Эви взяла меня за руку.

Внутри паб осадили завсегдатаи. Когда-то Отец использовал его как вербовочную площадку, и я вглядывалась в лица, пытаясь отыскать наших бывших прихожан. Пол был устлан нежно-розовым ковром, на стенах висели фотографии каких-то разрушенных зданий. Паб или, может, Холлоуфилд много лет назад, в самом начале. Все посетители — мужчины и очень скучные. Хозяйка — увешанная бижутерией и с бокалом в руке — как-то странно посмотрела на меня, когда я сказала о брони. Мы были чужими здесь — и сейчас, и тогда, много лет назад. Она молча проводила нас в нашу комнату, не придерживала двери, через которые мы проходили, и они захлопывались за нами с грохотом.

— Да уж. Просто сама любезность, — пробурчала я.

— Да брось, Лекси. Нормальная она. — И Эви пощекотала меня между ребер. — Это все ты со своими новомодными гостиницами и нью-йоркскими запросами. И, кстати, жду не дождусь услышать обо всем. О Нью-Йорке.