Эбигейл Дин - Девушка А

На дощечке над нашим столом мелом было написано: «Живи. Смейся. Люби».

— Как дела?

Я отвечала так, как она от меня требовала — сжато и конкретно. «Все хорошо». «Жажду приступить к работе». «Готовлюсь к возвращению в Нью-Йорк». «Эви умерла давно, почти сразу после нашего освобождения».

— Как ты думаешь, почему ты так долго не могла этого принять? — спрашивала меня доктор Кэй.

Иногда я была готова размышлять о подобных вопросах и отвечала: «Общеизвестно, что тело обладает способностью забывать боль. Так зачем же удивляться и тем более бояться того, что разум обладает такой же способностью?» Или еще проще: «Потому что вы дали мне такую возможность. В те первые, полные страданий больничные дни вы предложили мне ложь. Я вошла в нее нетвердым шагом и закрыла за собой дверь. К тому времени, как вы решились открыть мне правду, я уже жила в этой лжи. Распаковала вещи и сменила в двери замок».

В другие дни я не видела смысла в подобных разговорах. Ну я рассказывала себе сказки — это правда, и что с того? Не вижу плохого в том, чтобы убеждать себя, будто вместо одних событий в прошлом произошли другие. И Итан, и Далила, и Гэбриел, и Ной — у каждого из них свои сказки. Да кто из нас не рассказывает себе сказки, просто чтобы вставать с кровати по утрам. И ничего такого уж страшного в этом нет. В такие дни мне хотелось встать из-за стола и уйти от доктора Кэй. «Оставьте меня с моими сказками в покое», — хотелось мне сказать. Вот так.

Единственное, о чем мы никогда не говорили, — это свадьба; мы не обсуждали ее, поскольку я уверила доктора Кэй, что не собираюсь там быть. Движимая научным интересом, она распрашивала меня о братьях и сестрах, но, когда я рассказывала о них, она становилась похожей на мамашу, стоящую у ворот школы и сравнивающую чужих детей со своим ребенком. Я описала ей Ану, рассказала об успехах Итана; смягчила эпизод в спальне и приукрасила линию любви главных героев.

— Я слышала, Итан скоро женится?

— Да. В октябре.

— Семейное торжество? — спросила она без улыбки.

— Думаю, он захочет быть главным и не пожелает делить всеобщее внимание ни с кем из нас, — ответила я. — Ну вы же знаете Итана.

Она кивнула.

— Итан, — произнесла доктор Кэй, словно пробовала имя, как какое-нибудь блюдо, и пыталась определить тот или иной его ингредиент. — Надеюсь, он живет той жизнью, которую заслужил.

Я утешила себя тем, что, выражаясь языком права, я упустила, нежели сознательно исказила факты, и ничего в этом плохого нет. Представила, как Девлин приподняла бы бровь, слушая всё это. В любом случае, я не хотела больше тратить сеанс на обсуждение чего-то счастливого и приземленного.

Однако, уже застегнув пальто и завязав пояс, доктор Кэй задержалась у стола, перед тем как уйти.

— Насчет свадьбы, — сказала она, не глядя на меня, поскольку так было проще.

— Да?

— Я рада. Рада, что ты на нее не собираешься.

Иногда мне казалось, будто мы сидим там ради сохранения уже ее рассудка.

В такие встречи она говорила больше, чем за все вместе взятые годы, что я ее знала. В приглушенном свете кафе она выглядела осунувшейся и просветленной.

— Мне никогда не забыть, какое у тебя стало лицо, когда я впервые сказала тебе правду. Я все время об этом вспоминаю. Это случилось на третий месяц твоего пребывания в больнице. Ты постоянно спрашивала о ней. Ты стала одержима. Мыслью о ней и ее новой семье. Ты спрашивала снова и снова — ты же помнишь: «Почему и я не могу жить с ними?» Тебе уже стало намного лучше. И я спрашивала себя, правильный ли подход я выбрала. Он, видишь ли, не предполагал решения. Вернее, решение было только одно — сказать тебе правду.

Так я и сделала. Мы пошли с тобой в больничный дворик. Когда я все рассказала, ты не ответила мне ни слова. Просто посмотрела на меня с какой-то… жалостью, что ли. Как будто пожалела меня, ляпнувшую такую глупость. Ты перевела разговор на другую тему, на что-то совершенно отдаленное. Качество больничных обедов. Как будто абсолютно ничего не услышала.

После этого мы каждый день начинали сначала. Ты помнила автора какой-то малоизвестной поэмы, которую я упомянула мимоходом, или как называется животное, которого никогда в жизни не видела. Но это — это ты всегда умудрялась забывать.

И мы пробовали, снова и снова. Что еще можно было сделать? У тебя была новая семья, в сентябре ты пошла в новую школу. Ты снова гуляла. Ты делала такие успехи, Лекс. В точности, как я и надеялась. У Джеймсонов, наконец, появился ребенок, а у меня — подтверждение действенности моих методов. Сказать по правде, мы считали, что ты сама из этого вырастешь.

— Как из пеленок? — поинтересовалась я. — Или чего там еще — сосания пальца?

— Знаешь, что все время повторяла Элис? «Подумаешь, воображаемый друг. У какого ребенка их нет?»

Верная моя Мама. Я постаралась не улыбаться, но все равно почувствовала, как у меня дрогнули губы.

— Со временем я прекратила спрашивать об этом. Почему? Дай-ка подумать. Но это ведь очевидно, да? Потому что во всем остальном ты стала моим грандиозным успехом.

Не все проходило гладко поначалу. Были, к примеру, большие проблемы с тем, чтобы завести друзей.

Конец лета, я в сопровождении Мамы шагаю по широкой подъездной аллее, обсаженной деревьями. Мы ступаем из света в тень, и обе нервничаем. Ее рука то и дело ударяется о мою. В самом конце аллеи — башня с часами, и старший преподаватель стоит под ней и ждет нас, протягивая руку.

Я сижу в пустом классе и заполняю экзаменационные листы. В невидимых мне внутренних двориках жужжат газонокосилки, скучающий молодой человек предупреждает: у меня осталось полчаса, затем — десять минут. Светлый кабинет, обшитый деревом. Я разговариваю с директором, который в свою очередь спрашивает меня, что я сейчас читаю (это «Волхв» Джона Фаулза; мои родители знают, это книга о Греции, но понятия не имеют о содержащихся в ней сексуальных сценах); о Библии (откуда бы начать); знаю ли я, что такое философия (я знаю); о самом интересном месте, в котором мне довелось побывать (это Блэкпул). Спустя неделю и с опозданием на шесть лет я получила школьную стипендию. Старший преподаватель сказал: чтобы успевать по государственной образовательной программе, мне нужно будет учиться в классе с детьми на два года младше. Это могло бы показаться мне скучноватым, и, если так, мне предлагали не сомневаться и сразу об этом сообщить. Но скучать мне не пришлось.

Семь уроков в день. Нужно научиться завязывать галстук. Сделать домашние задания. Сходить на уроки плавания, где я барахталась поперек дорожек туда-сюда по нескольку раз, мешая другим ученикам. «Майкрософт Ворд». Огромная школьная библиотека, где разрешалось брать по восемь книг («Восемь, представляешь?» — говорила я Маме, когда мы шли домой) и где библиотекарь сказала, что поможет мне достать любую книгу, которая, по моему мнению, достойна внимания, если только это не порнография и не «Майн кампф».