Эбигейл Дин - Девушка А

— Надо признать, это было драматично. Но ты никогда меня особо не любила, Лекс. И необязательно начинать делать это сейчас.

Напиток у меня уже закончился, и я просто молча ждала.

— Все нормально, — продолжала она, — собственно, если включить цинизм, мне выгодно верить во всепрощение.

— Что, прости?

Она взяла еще один бокал и еще одну сигарету — в каждой руке по пороку.

— Ты спрашивала меня в тот раз, пытались ли мы сбежать. Я и Гэйб.

— Я слышала вас. Однажды ночью, незадолго до конца…

— Это был не побег, Лекс, — сказала Далила. — Я могу понять, почему ты так решила. Ты подумала, будто мы просто не могли больше это выносить — как вы с Эви. Но на самом деле все было совсем не так. Мы с Гэйбом просто заскучали. И я стала придумывать разные задания, чтобы развлечься. Ты же знаешь Гэбриела, он всегда готов был выполнить любое поручение. Всякую чепуху. Высвободить руку из веревки. Сможет ли коснуться нижней ступеньки? И всякое такое. А в тот вечер я решила, что это будет мой день рождения. Неофициальный, конечно. Да и дата — примерная. Хотя я пыталась отсчитывать от Рождества, может, и не сильно ошиблась. Это был один из тех дней, когда на весь дом пахло тортом. Ты помнишь. Я не обжора и тогда не была, но те дни — они так бесконечно тянулись. И я сказала Гэбриелу, мол, не мог бы ты принести мне подарок. В шутку, конечно. Я думала, он обернется и пошлет меня куда подальше.

— Тебе он бы никогда такого не сказал, — возразила я.

— Я лежала и говорила о подарках, свечках и о том, что это худший день рождения в моей жизни. А в тот день нас привязали слабо. Он встал с кровати и вышел за дверь с такой улыбкой, ну ты знаешь, как будто он — герой. Я надеялась, наверное, что он не попадется. Отец спал, Мать с малышами сидела у них в комнате. Я легла на пол и смотрела, как он спускается по лестнице. Ниже, чем мы обычно с ним спускались. В самом низу он оглянулся и посмотрел на меня, все так же улыбаясь, и я — это правда, Лекс, — я помню, как подумала тогда: все обошлось. Вот он заходит в кухню, я лежу на полу, наблюдаю и жду его. Когда Гэбриел вышел, в руках он нес два куска торта, таких огромных, каких я в жизни не видела. Просто две пластины. И я уже думаю: Гэйб, этого не скроешь потом! Но обратного пути не было. Я лишь хотела, чтобы он донес их наверх, в комнату, там мы сообразили бы, что делать. Придумали бы план. И на предпоследней ступеньке — он же не видел ни черта, — разумеется, он споткнулся. Лимонный торт — везде и всюду. Гэбриел — на полу. И тут открывается дверь чьей, ты думаешь, комнаты?

Она оглянулась на Итана, который в этот момент смотрел на Ану с отрепетированной преданностью, в точности как велел фотограф.

— Я думала, он поможет, — продолжала Далила, — в самые первые секунды я правда так подумала.

— А он? Не помог?

— О, Лекс, ты же знаешь ответ на этот вопрос. Это одна из причин, почему я согласилась приехать сюда. Хотела понять — готова ли уже простить его.

Она умолкла, собираясь с духом, чтобы рассказать до конца. Продолжение истории уже не казалось забавным.

— Гэйб ни словом не упомянул про мой день рождения. Это продолжалось весь вечер, и он не сказал обо мне ни слова. Отец велел отвернуться — чтобы не травмировать меня, наверное, — и я отвернулась. Но слышала все отлично. После этого он никогда уже не стал прежним. Тогда начались его припадки. Самый лучший мальчишка на свете — и это был его конец.

Я вспомнила звуки, которые доносились до меня тогда, через коридор, и представила, каково это — лежа в маленькой темной комнате, отвернувшись лицом к стене, слышать всё.

Итан, освещенный солнцем, собирал семейство Аны для общей фотографии; девочки, которые держали на церемонии букеты, наперебой ловили его за руки; брат дернул одну из них, оторвал от земли и перекинул ее, визжащую от восторга, через свою голову.

— А он присутствовал? — спросила я. — Потом, ночью.

— Ну а как же, Лекс, — сказала Далила, и какое-то длинное мгновенье я не смотрела на нее, зная, что ответ уже там, у нее на лице. — А кто, по-твоему, удерживал Гэбриела?

Ана настояла, чтобы и мы сделали семейный снимок. Она призывала нас энергичными жестами, стоя возле администраторов, и жесты эти не терпели отказа; мы с Далилой переглянулись.

— Сдается мне, у нас нет выбора, — сказала я.

И мы подошли со своими бокалами к бассейну, где цветочная арка отделяла террасу от газона. Я надвинула темные очки на глаза. Нам пришлось подождать, пока семейство Аны закончит, — они разделились на два ряда, и те, что стояли спереди, опустились на одно колено. Девчушки радостно сели в пыль.

— А теперь — фотоприкол, — объявил фотограф, и Итан, посадив Ану себе на колени, поцеловал ее на фоне улюлюкающих родственников.

Настала наша очередь. Далила встала рядом с Аной, я — с другой стороны, рядом с Итаном. Тяжесть его руки казалась сокрушительной, как будто мне на плечи опустился небольших размеров мир.

— Это все? — спросил фотограф.

Итан кивнул:

— Да, это мы все.

За ужином меня посадили между Далилой и мужем одной из подружек невесты. Он был одет в черный фрак; едва определив свое место по имени на карточке, он взял салфетку из бокала, стоявшего на соседнем месте, и вытер вспотевшее лицо.

— Ну, девушки, и с чьей же вы стороны?

— Аны, — ответила Далила и, дотянувшись до моей коленки, сжала ее. — Мы с ней давние подружки, — продолжала она, — познакомились в галерее.

— Художницы, значит, — сказал он и налил три полных бокала вина.

Интересно, часто Итану приходится ужинать с такими типами? Как он выносил их, пытался ли тонко над ними издеваться? Или ему теперь нравится такая компания?

Они с Аной прохаживались между столами, держась за руки, сосредоточившись друг на друге; наш компаньон чуть склонился вперед с видом заговорщика.

— А что вы знаете о нем, кроме общеизвестных фактов? — спросил он, когда стихли аплодисменты.

— Общеизвестных фактов? — переспросила я.

— А вы не знаете? Насилие над детьми и все такое?

Он помолчал, ожидая, пока мы переварим его слова.

— Это была громкая история, даже оглушительная. Много лет назад. Родители обращались со своими детьми как с животными. Держали как в клетках, морили голодом. Это продолжалось годами. Где-то на севере, конечно. И он — я не придумываю — как раз один из тех детей.

— Все это как-то мрачновато для свадьбы, — заметила Далила.

— Мне как-то даже нехорошо стало от этого разговора, — отозвалась я.

— И как все это, интересно, отразилось на нем? — спросила Далила.

— Именно об этом я и хочу сказать, — ответил он. — Как можно вообще доверять такому человеку?

— Передайте мне, пожалуйста, хлеб, — попросила я.

— А что же случилось с остальными детьми? — спросила Далила.