Кэти Лоуэ - Фурии [litres]

– Идем, – сказала Робин, хватая меня за руку и разворачивая на ходу.

– Какого хрена…

– Идем, что тут не ясно?

Я побежала следом за ней, перепрыгивая через щели в асфальте; бросилась в глаза и, как ни странно, несколько успокоила надпись мелом на железнодорожном мосту: «Все будет хорошо». В тени она остановилась, прислонилась к стене и пригладила растрепавшиеся волосы; на шее у нее вздулись жилы.

– Что происходит? – спросила я, с трудом отдышавшись.

Она обхватила себя руками, словно стараясь согреться. На мосту что-то грохотало, и грохот этот, отзываясь эхом внизу, казалось, будет продолжаться вечно, но на самом деле стих он уже через мгновение. Мы молча смотрели друг на друга.

– Что ты сделала с волосами?

Она удивленно подняла брови.

– Серьезно? Это все, что тебя интересует?

– Ну, тебе идет. – Я пожала плечами.

– Спасибо. – Она пошарила в карманах, извлекла пластинку жвачки, разделила ее надвое и половину протянула мне.

– Где… Где ты пропадала все это время? – спросила я наконец.

Она закатила глаза.

– Окопалась как можно глубже, чтобы никто не нашел. Спасибо тебе большое, идиотка.

– Да что я такого сделала?

Она протянула мне белый, как пудра, смятый пакетик. Я сразу узнала его: тот самый, что я обронила на ярмарке.

– Узнаешь?

– Где ты его нашла? – Я тупо уставилась на нее.

– Не я – мамаша. В своей шкатулке. – Робин фыркнула. – Знаешь, когда я роюсь в чем-нибудь у тебя дома, то следов не оставляю.

– О господи, – вздохнула я. – Ну, и что дальше?

– Не беспокойся. Я не сказала ей, что это твое. Вряд ли она мне поверила, но… Ладно, как бы там ни было, я в глубокой и безнадежной заднице. Так что спасибо тебе, Виви.

– Черт. – Я вспыхнула. – Извини.

Я вспомнила про Энди и инстинктивно вздрогнула при этой мысли. А потом про Ники. Про то, что я наделала и знает ли она про это.

– Да ладно, – Робин пожала плечами. – Вообще-то я тебе весь день названивала. С Алекс разговаривала?

– Нет.

– Тогда где ты, черт возьми, пропадала?

– Неважно себя чувствовала, – слабым голосом ответила я. – Грипп или что-то вроде того.

– Ой-ой-ой. – Она отступила на шаг и двумя пальцами нарисовала крест в воздухе. – Смотри меня не зарази.

– Да все уже прошло. Так что там с Алекс?

– Ничего, с ней все в порядке. А вот у папаши Грейс что-то с мозгами. Вернее, больше, чем обычно. Она только что из больницы.

– О господи.

– Да уж. Сейчас она живет у Алекс. Ну вот, меня только для того и отпустили из дома, чтобы навестить ее. – Робин огляделась, словно опасаясь, что за ней наблюдают. – Ты-то как? Выглядишь так себе.

– Я… да так, все нормально. – Я сделала несколько глубоких вдохов. – Мне с тобой можно?

– Конечно. Для того я тебя повсюду и разыскивала. Пошли.

Робин схватила меня за руку, и мы вышли на солнце. Она осторожно погладила меня по руке – я почувствовала, как кровь стынет в жилах.

В доме стояла мертвая тишина, воздух затхлый, спертый, пахло прокисшей едой и немного никотином.

– Давно матери нет? – спросила я Алекс, проходя на кухню.

– Несколько недель. – Она складывала пустые коробки из-под продуктов и бутылки в черный пластиковый мешок, меж тем как Робин возилась со старым проигрывателем; он вдруг ожил, зазвучала какая-то старая песня, и мы так и подпрыгнули. Я узнала и голос, и песню: Нина Симоне. Мамина любимица, той поры, когда она, бывало, подпевала ее радиоконцертам, танцуя с Анной на руках. Я включила воду, якобы собираясь вымыть скопившуюся повсюду грязную посуду, хотя на самом деле просто искала, чем бы себя занять, чтобы избежать разговоров. Что я могла сказать? Да и любая из нас – что могла сказать?

– Не надо, – остановила меня Алекс, резко поворачиваясь ко мне. – Какое-то время ее еще не будет.

Я послушно остановилась, прошла в холл и при свете, пробивавшемся сквозь задернутые шторы, принялась рассматривать расставленные на стеллажах массивные фолианты, медные скульптуры, маски и всякого рода безделушки. В памяти всплывали некогда слышанные имена; истории великих женщин, богинь и смертных; повествования о замученных колдуньях и святых, чьи образы обессмертили в почерневшей бронзе; черепа, скелеты животных. Я всмотрелась в ближайшие ко мне: младенец с головой, пробитой железными болтами, рисунок Даго – ревущий зверь; распиленная челюсть; фарфоровая рука, окрашенная черной тушью, – рука гадалки, не гарантирующей верности предсказаний.

Мы расселись в том же порядке, что в тот первый вечер дома у Алекс, когда все казалось возможным и наша дружба представлялась прекрасной и безоблачной. А теперь, пока мои подруги болтали, смеялись и потягивали сладкое шампанское, которое Алекс нашла в подвале («Папино любимое», – сказала она, помахивая двумя бутылками, по одной в каждой руке), я чувствовала, как на меня все больше наваливается какая-то тяжесть. То, что мы сотворили все вместе – то, что я сотворила по отношению к ним, – представлялось кошмаром, паутиной, из которой я не могла выбраться.

Раньше все это: развалины, где мы собрались и, хихикая, призывали диких зверей, в существование которых и сами не вполне верили (или, вернее, не вполне верили в то, что способны их призвать), – казалось игрой. Но с тех пор мы проделали слишком долгий путь, и я ушла дальше всех. Мне казалось, что меня предали, и я ответила предательством на предательство. И назад пути нет.

– Странно, что ты в первый раз говоришь об этом. – Я услышала голос Робин и с трудом заставила себя вернуться к общему разговору.

Алекс потянулась за бутылкой, попутно положив ладонь на руку Грейс и прошептав ей что-то – что именно, я не расслышала – на ухо. Шрам на ее руке был густо замазан тональным кремом – все мы сделали вид, что ничего не замечаем.

– Все решилось в последние два дня. К тому же я была уверена, что у вас двоих свои планы. Разве нет?

– Ну, я не обиделась бы, если бы меня пригласили, – хотя вообще-то иди-ка ты на хрен, – сказала Робин и, сделав большой глоток, перехватила мой взгляд. – Только не кажется ли тебе, что все это выглядит несколько подозрительно?

Алекс с преувеличенным недоумением посмотрела на Робин.

– О чем это ты?

– О том, что так быстро исчезнуть после… Ну, ты понимаешь.

Алекс рассмеялась.

– А, ну да, конечно, вроде как каникулы. Летом. Классическое поведение маньяка-убийцы. Хорошо, что ты об этом подумала. – Она отпила глоток и вздохнула. – Только никто нами не интересуется. Полиция нашла в его кабинете запись, так что с этой стороны все чисто, а…

– И куда же вы собрались? – спросила я, чувствуя шум в голове от выпитого шампанского. Все трое повернулись ко мне, словно только теперь обнаружив, что я здесь.

– В Европу, – бросила Алекс. – Мама отправляется в научную экспедицию, и у нее в штате есть свободное место, так что… Словом, она сказала, что может взять нас с собой.