Джеймс Кейн - Почтальон всегда звонит дважды [сборник litres]

– Так послушай меня, Мадж Аллен или Кремер. Есть небольшое предложение.

– Да?

– Что скажешь, если мы развернем этот агрегат и двинем на юг – отдохнуть на недельку?

– Ой, я не смогу!

– Почему?

– Ну просто не смогу.

– Я тебе нравлюсь?

– Конечно, нравишься.

– И ты мне. Что нам помешает?

Мадж начала было лепетать, что, мол, так нельзя, но тут же рассмеялась.

– Сдаюсь. Да, я бы поехала, с радостью. И мне без разницы, что так не принято. Просто я не могу. Из-за кошек.

– Кошек?

– У меня их много. Я за ними ухаживаю. Поэтому я и торопилась домой.

– Так есть же временные приюты для животных. Позвоним, пусть приедут и заберут.

Это ее страшно развеселило.

– Представляю их лица, когда они увидят моих кошек. У меня не просто кошки.

– Кошки есть кошки, разве нет?

– Не совсем. Бывают большие, а бывают маленькие. У меня – большие. Вряд ли в кошачьем приюте справятся со львом. Или с тиграми. Или с пумой, или с тремя ягуарами. Эти хуже всего. Ягуар – жуткая кошка.

– Разрази меня гром! Что ты с ними делаешь?

– Готовлю для съемок в кино. Продаю котят – у некоторых есть собственные зоопарки. Просто выставляю напоказ. Для бизнеса полезно.

– В моем бизнесе они бы не помогли.

– У нас ресторан. Клиентам интересно на них посмотреть.

– Ресторан, ух ты! У меня тоже. В этой стране все только и делают, что продают друг другу хот-доги.

– В общем, я не могу их бросить. Их нужно кормить.

– Как же – не можешь! Позвоним в зверинец Гебеля [9] Гюнтер Гебель-Уильямс (1934–2001) – немецкий дрессировщик, выступал в «Цирке братьев Ринглинг, Барнум и Бейли». – пусть их туда заберут. За сто долларов прокормят всю ораву, пока мы отдыхаем.

– Ты готов выложить сто долларов, чтобы я поехала?

– Именно столько я и готов выложить.

– Надо же. Тогда я просто не могу отказаться. Звони в зверинец.

Я отвез ее, отыскал телефон-автомат, позвонил насчет зверей и поехал домой, закрывать мотель. Потом вернулся за девушкой. Уже стемнело. Гебель сразу прислал грузовик, и на обратном пути я его встретил – внутри пятнисто-полосатое зверье.

Я остановился чуть поодаль, и скоро вышла Мадж с небольшим чемоданчиком. Я усадил ее, и мы отправились в путь.

– Ты рада?

– Я в восторге.

Мы доехали до Калиенте, а на следующий день проехали еще миль семьдесят вдоль побережья – до Энсенады. Там остановились на несколько дней в небольшом отеле. Это было здорово. Энсенада – городок совершенно мексиканский; казалось, мы уехали от Штатов далеко-далеко.

В номере был балкончик, и после обеда мы любили сидеть там и смотреть на море.

– Хм, кошки… Что ты с ними делаешь, дрессируешь?

– Тех, которые у нас, – не особенно. Они не подходят. Все, кроме тигров. Но я все равно пытаюсь.

– Тебе нравится?

– С крупными кошками работать – не особенно. Мне пумы нравятся. Когда-нибудь я буду с ними выступать. Правда, их нужно много. Причем они должны быть пойманы в лесу. А не те, что живут в зверинцах.

– А чем они не хороши?

– Могут убить.

– Так любые хищники могут, разве нет?

– Да, но эти – обязательно. Они иногда прямо шалеют. Оттого что выросли в неволе. Такие кошки только на вид нормальные, а на самом деле – бешеные.

– А как ты определишь, поймали ли кошку в лесу?

– Поймаю ее в лесу.

– Ты хочешь сказать – живьем?

– Конечно. Мертвые-то мне зачем.

– Разрази меня гром! И как ты это делаешь?

– Сначала сажусь на корабль и отплываю в Никарагуа. Самые лучшие пумы – в Никарагуа. Калифорнийские и мексиканские им в подметки не годятся. Потом нанимаю нескольких индейцев, и мы отправляемся в горы. Там ловим пум. Потом я возвращаюсь. На этот раз я вернусь не сразу, начну дрессировку прямо на месте. Тамошняя козлятина дешевле здешней конины.

– Ты как будто уже готова ехать.

– Да.

Многозначительно посмотрев на меня, Мадж отпила вина. Его тут подают в бутылках с длинными трубочками – для охлаждения. Она сделала несколько глотков, не сводя с меня глаз.

– Я готова – если ты готов.

– Что за ерунда? Мне ехать с тобой ловить дурацких зверей?

– Фрэнк, у меня с собой довольно много денег. Пусть этих паршивых кошек подержат у Гебеля подольше, а ты продавай машину за сколько сможешь, и поедем охотиться.

– Договорились.

– То есть ты поедешь?

– Когда двигаем?

– Завтра отплывает грузовое судно с заходом на Бальбоа. Оттуда можно дать телеграмму в зверинец. А твою машину оставить тут, у отеля. Пусть ее продадут, а деньги пришлют нам. Мексиканцы умом не блещут, зато честные.

– Ладно.

– Ой, как я рада!

– Я тоже. Мне осточертели хот-доги, пиво и яблочные пироги, на которые здесь кладут кусочек сыра. Гори оно все синим пламенем.

– Фрэнк, тебе понравится! Поживем в горах, где не так жарко, а потом, когда я подготовлю номер, можно будет ездить по всему миру. Ехать, куда пожелаешь, делать, что пожелаешь, и еще иметь кучу денег. В тебе, случайно, нет цыганской крови?

– Цыганской-то? Да я родился с серьгой в ухе.

В ту ночь я толком не спал. Когда стало светать, открыл бессонные глаза. Я вдруг понял, что Никарагуа – недостаточно далеко.

Кора вышла из вагона. Она была в черном платье – отчего казалась выше, – в черной шляпке и в черных чулках и туфлях. Пока носильщик укладывал чемодан в багажник, я заметил, что она и держится как-то иначе. Мы поехали и первые несколько миль не знали, о чем и говорить.

– Почему ты мне не сообщила, что она умерла?

– Не хотелось тебя беспокоить. И дел было много.

– Мне очень неловко, Кора.

– Почему?

– Пока тебя не было, я уезжал. Смотался во Фриско.

– И почему тебе неловко?

– Не знаю… Ты в Айове, у тебя мать умирает, и все такое, а я развлекаюсь во Фриско.

– Не вижу, с чего тебе переживать. И хорошо, что съездил. Если бы я сообразила, сама бы тебе перед отъездом предложила.

– У нас убытки – я ведь закрыл заведение.

– Ничего, мы свое вернем.

– Когда ты уехала, я себе места не находил.

– Господи, да я вовсе не против!

– Тебе, наверное, пришлось нелегко?

– Не слишком это было приятно. Но теперь все позади.

– Приедем – налью тебе для бодрости. Привез для тебя отличную штуку.

– Мне не нужно.

– Взбодришься.

– Я больше не пью.

– Не пьешь?

– Потом все тебе расскажу. Долгая история.

– Похоже, у тебя много чего произошло.

– Ничего особенного. Только похороны. Однако мне нужно многое тебе сказать. По-моему, у нас теперь все пойдет гораздо лучше.

– Господи, да в чем дело-то?

– Не сейчас. Ты повидался со своей семьей?

– Зачем?

– Ну или хоть поразвлекся?

– Да. Насколько возможно одному.

– Держу пари, это прошло потрясающе. Но я рада, что ты сказал.

У нашего мотеля стояла машина, и в ней сидел какой-то тип. Увидев нас, он глупо оскалился и вылез. Это был Кеннеди, тот детина, что работал на Каца.