Андрей Мерзляков - Пацан

Что теперь мне делать? Позвонить в полицию?

Позвонить Чаку?

Кто такой Чак, пацан?

А смог бы я сам покончить с этим?

Нет. Я не убийца, не мой отец. Я так не смогу.

— Зачем ты это сделал? Пап… За что ты их? За что? Ведь Вик тебе ничего не сделала! — я смотрел то на отца, пребывающего в состоянии кататонии, то на безжизненную руку, выглядывающую из земли, как какой-то необычный сорняк.

— Ты должен пойти в гараж, — очень тихо сказал отец, его голос дрожал. — Сам всё поймешь.

Я выдернул у него из рук ружьё, он не особо был против. Сидел, как сидел, смотря куда — то вдаль.

Я набросил оружие на плечо и пошёл в гараж, как сказал отец. Только смысла я не понимал ещё.

Я же накануне там был, что могло измениться?

Я протиснулся в приоткрытую дверь и открыл её больше, изнутри, подтолкнув, что бы солнечный свет проник в помещение.

— Что я должен тут увидеть? — крикнул я отцу, находясь в недоумении.

А потом ответ сам попался мне на глаза. Машина была в том же состоянии, в котором мы приехали на ней после стычки с грабителями по пути в город. В лобовом стекле зияла дыра от столкновения с пулей. Боковое стекло отсутствовало вовсе.

Я что — то не понимаю… Я приехал по темну и ничего подобного не было. Машина была как новая, мне казалось, что отец её починил.

Я растеряно подошел к отцу, всё еще находясь в шоке от трупа, рядом с местом, где прошло моё детство.

— Объясни мне, отец, что ты сделал с машиной? Я ничего не пойму.

— Ты вчера её брал кататься, как ты думаешь, — выдавил отец. Слова ему давались с большим трудом и он всё так же смотрел куда — то в сторону горизонта.

— Да. Мне плевать, что ты будешь ругаться. Я должен был убедиться, что Вик жива, что с ней все хорошо… А ты соврал мне! — закричал на него я.

— Как ты мог ездить, если машина не на ходу. Я снял двигатель. Он стоит с того дня, как мы с тобой попали в заварушку в лесу.

— Ты меня разыгрываешь. Я не знаю зачем ты это делаешь, но…

— Это не шутка, пацан. Я не шучу. — Наконец то глаза отца посмотрели на меня и я понял, что он не блефует.

— Я не понимаю…

— Ты никуда не ездил, сынок. Ты болен. Мы с матерью когда тебя брали, не подозревали, что все так серьёзно.

— Что ты несёшь? — я сел на землю, ногой нечаянно коснулся руки из земли и внутри меня что — то дернулось.

— Ты болен, повторяю тебе. Очень, Лукас.

— Чем?

— У тебя странные видения, пацан. Ты мне постоянно говоришь, что ты видишь. Разные вещи. Порой безумные. Иногда ты мне рассказываешь, что ездил в город и участвовал в скачках. Иногда — что гулял с девочкой в городе. Бывало ты рассказывал, как купался в море, а потом загорал на солнце на каком — то выдуманном пляже.

— Я не понимаю… отец…

— Всего этого просто не было. Ты выдумываешь вещи, которых нет. События, людей. Сперва это выглядело, как…, — отец вытер слезу, катившуюся по щеке, — как игра. Но иногда ты становился буйным. Вел себя как безумный зверь, и я…я просто не мог работать, терпеть это, я запирал тебя.

— Ты врешь! Ты меня запирал, за то, что я делал что — то неугодное тебе!

— Нет, пацан. Я просто не мог с тобой справится. Я хотел уберечь их от тебя. Это ужасно…

— Если ты говоришь, что я выдумываю всякие — привсякие вещи, то труп в земле я тоже выдумал? Отвечай!

Отец вытер тыльной стороной ладони ещё одну слезу, катившуюся непроизвольно.

— Нет. Виктория мертва. Возьми оружие в руки. Может тогда ты вспомнишь.

Я послушался отца. И вспомнил . Вспомнил его слова.

«Наш дом, это наш дом. Ты понимаешь, Лукас? Попробуй прицелиться. Да, правильно, молодец. Руку держи крепко. Ружьё не подводи близко к лицу, когда целишься, отдача у него дай боже».

Следующая картинка, уже без слов. Девочка заходит в сарай, а я следую за ней. Она хочет у нас что — то украсть! Я беру ружье. Отец учил меня, что нельзя посторонним ступать на нашу землю. Здесь наш дом. Я вижу лицо Вик. Потом слышу глухой выстрел и понимаю, что я выстрелил в неё. Девочка падает на землю.

Господи. Я убил её?

— Я убил её?

Отец скорбно кивает.

— Это я виноват, Лукас. Я. Я в ответе за тебя, когда мать от нас ушла.

— А как же… как же твои поездки в город…

— Я пытался убрать за тобой, скрыть улики. Я тебя люблю. Я не мог допустить того, что тебя заберут. А мать, увидев тебя, какой — ты… ушла. Я хотел с ней встретиться, но она не пришла. И…в яме не одно тело, сын.

— Кто же там ещё… о, нет, нет…

— Прости… тут нет твоей вины. Ты болен, Лукас.

— Ту девочку в лесу тоже убил я?

— Да, но тело я убрать не успел. Полицейские его обнаружили раньше.

— Папа, я… я не помню.

— Все хорошо, сынок, иди сюда. — Отец потянулся ко мне, старый уставший человек. Вымотанный и обессиленный. Обнял меня.

Я сглотнул комок в горле.

— Давай закидаем землей яму и пойдем в дом. Хорошо? — сказал отец.

— Да, папа, — слёзы заливали мне лицо так, что казалось я стою под проливным дождём.

Мы забросали яму землей, сперва стащив в неё дохлую собаку.

— Вы меня усыновили? — спросил я, унося инструмент в сарай и всё ещё всхлипывая.

Отец кивнул.

— Твоя мама не могла сама иметь детей. Идём в дом. Ужасно хочу чаю, — тяжело вздохнул отец.

— И я. Я тоже бы не отказался, пап. Ты расскажешь про маму? Какой она была. Пожалуйста.

— Конечно, Лукас, идём. Расскажу.

Когда начали сгущаться сумерки, и кошачий глаз луны стал вырисовываться на чернильном небе, в темноте, в сторону дома двигались чёрные тени. Три человеческих фигуры. В свете окна дома можно было разглядеть, что одной тенью была женщина, второй — мужчина в широкополой ковбойской шляпе, а третьей фигурой был бородатый мужчина в рабочем комбинезоне. Свет луны показывал очертания того, что незнакомцы вооружены и направляются к входной двери. Женщина, прихрамывая, зашла первой, потом мужчина, лицо которого скрывала шляпа. У главного входа дома остался бородатый мужчина в комбинезоне.

В доме прозвучало несколько выстрелов.

Женщина спокойно вышла на улицу, кивнула, будто отчиталась и удалилась в сторону амбара, откуда пришла. Человек в шляпе приоткрыл дверь изнутри. Бородатый мужчина бросил на него взгляд и спросил:

— Он?

— Он. — Ответил человек в шляпе и скрылся вновь в доме, где горел тусклый свет. Снаружи было видно, как его тень разгуливает по комнате. Он выворачивал ящики, что — то складывал в мешок. Послышался звук разбитого стекла где — то в глубине дома.

Человек в комбинезоне закурил, выпуская в ночь причудливые клубы дыма. Кончик сигареты пылал в темноте, делая тени на лице незнакомца причудливыми кляксами, скрывая уродливый ожог.

Если бы я не лежал на кухонном полу в ужасной позе, то при встрече с этим бородатым мужчиной, подумал бы, что это был отец Вик, по имени Чак.