Эмма Хоутон - Тьма [litres]

Я ему верю, понимаю я со смесью поражения и облегчения. Возможно, мне не стоит, но я верю. И хочу, чтобы он снова меня обнял, хочу притвориться, что мы где угодно, но не здесь, в этом месте.

Внезапно, как будто я невольно дала ему сигнал, он тянется и привлекает меня к себе. Мы целуемся, сначала нежно и медленно, затем более настойчиво. Страсть наполняет меня, выталкивая все другое за рамки.

Я хочу этого, думаю я. Нуждаюсь в этом.

Меня так тошнит от одиночества.

Но, так же резко, как все началось, Арне отстраняется.

– Не так, – шепчет он. – Не здесь, ладно?

На меня обрушивается разочарование, но он прав, это плохая идея.

– Послушай, я поговорю с Сандрин завтра, – говорит он. – Соня тоже на нашей стороне, она угрожает доложить на нее в АСН, если та тебя не освободит. Ты имеешь право на какое-то слушание, Кейт, на возможность защитить себя.

Защитить себя как? Я попросту объявлю всем то же, что рассказала Сандрин? Скажу им, что Жан-Люка и Алекса убили?

Что было бы хуже, интересно? Вдруг они мне поверят?

А что, если нет?

– А ты мне веришь? – спрашиваю я Арне, когда он поднимается на ноги. Я поднимаю голову, заглядывая ему в глаза. – Что кто-то убил Жан-Люка и Алекса?

Арне проводит рукой по волосам. Я наблюдаю, как он подыскивает правильные слова. И в его сомнении я читаю все, что мне нужно знать.

Каро и я одни во всем этом.

У меня уходит целая вечность, чтобы уснуть, когда Арне уходит. Я провожу, полночи, ворочаясь в кровати, охваченная жаром и ознобом. Я потрепана усталостью, когда утром слышу стук в дверь.

– Входите, – хриплю я, решая, что это Элис или Каро с завтраком. Хоть я и не притронулась к сэндвичу, принесенному ими вчера – кажется, аппетит – это первая жертва опиоидной ломки.

К моему удивлению, в комнату входит Сандрин. Я инстинктивно напрягаюсь. Что теперь? Она узнала о визите Арне прошлой ночью? Собирается закрыть нас обоих в «Бета»?

Предположительно, не вместе.

– Мы можем поговорить? – спрашивает она, и, поразительно, в ее тоне нет привычной резкости.

– Ладно, – недоверчиво отвечаю я, чувствуя себя до глупого неловко в пижаме. Едва ли это достойный способ вести несомненно серьезную беседу. – Присаживайся, – киваю я в сторону стула.

– Не здесь, – говорит Сандрин. – Можешь встретиться со мной в библиотеке?

Я озадаченно прищуриваюсь.

– Ты уверена, что я не сбегу?

– Увидимся там через десять минут. – Начальница станции меряет меня спокойным взглядом.

Я лежу еще мгновение после ее ухода, обдумывая этот поворот событий. Что задумала Сандрин? Это какая-то ловушка?

Есть только один способ это узнать. Я поднимаюсь с кровати и разглядываю свои вещи. Во всем беспорядке прошлых нескольких дней у меня не было возможности поставить стирку и у меня не осталось чистых вещей. Я натягиваю довольно грязные треники и черную футболку. Сойдет, решаю я, но все равно прохожусь расческой по волосам и осматриваю себя в зеркале.

Фу. Я выгляжу отвратительно, мой шрам еще отчетливее, чем обычно. Я и чувствую себя ужасно, пустой и дрожащей. Лихорадке и тошноте пришло на смену непрерывное нытье желания получить хоть какое-то фармакологическое облегчение.

Как долго это продлится? Дни? Недели?

Остаток моей жизни?

Я тащусь в библиотеку, колено протестует при каждом шаге, посылая резкие тревожные сигналы. Я нахожу Сандрин, сидящую в кресле, с двумя чашками рядом на столе. Она передает одну мне, когда я закрываю дверь и сажусь напротив.

– Черный, без сахара. Верно?

Я киваю, поражаясь, что она знает, какой кофе я пью. Кажется, я постоянно недооцениваю эту женщину.

– Почему здесь? – киваю я на полки, заполненные триллерами в мягких обложках и старыми выпусками «Нового ученого» и «Нэшнл джеографик». – Что не так с твоим офисом или моей комнатой?

Сандрин едва заметно небрежно пожимает плечами, как получается только у французов.

– Я подумала, будет лучше встретиться на нейтральной территории.

Или, может быть, она опасается, что нас подслушают. Сюда вряд ли кто-то заглядывает, кроме Сони.

Я делаю глоток кофе, решая отдать главенство Сандрин и позволить ей перейти к тому, зачем она меня сюда привела. Зная, что она перейдет прямо к сути, ведь эта женщина не любит пустой болтовни.

– Я думаю, нам нужно зарыть… – она замолкает, подбирая нужное слово.

– Топор? – подсказываю я.

– Да, помириться.

– Ладно, – говорю я осторожно, растерянная этой неожиданной переменой. – И что для этого нужно?

– Я разрешу тебе вернуться к своим обязанностям, а ты согласишься оставить эту ситуацию мне.

Я задумываюсь.

– Какую именно ситуацию?

Сандрин вздыхает:

– Ту, которую ты расследовала. С моей стороны, я готова согласиться, что все вышло из-под контроля. Ты доктор станции, Кейт. Каро беременна, и ей нужен регулярный уход, так что нам с тобой нужно заключить какое-то перемирие.

Перемирие. Интересный подбор слов. Она признает, что может быть не права? Я сомневаюсь, но позволяю ей продолжить.

– Ты взяла те пропавшие таблетки? – Сандрин смотрит мне прямо в глаза.

– Некоторые из них, – признаю я. Нет смысла больше врать.

Что-то в ее лице расслабляется.

– Спасибо за честность. Можешь рассказать почему?

Я вдыхаю, медленно выдыхаю.

– Потому что я… потому что у меня есть проблема. С таблетками. После несчастного случая.

– После аварии?

Я киваю.

– Это очень сложно, – осторожно говорит она, – когда что-то так ударяет тебя из ниоткуда. Это может быть сокрушительно.

Начальница станции поворачивается, откашливается.

– Я любила его, Кейт. Я любила Жан-Люка, но не могла открыто скорбеть по нему. Единственный способ, как я могла справиться, это продолжать дальше.

Она закрывает глаза на несколько секунд, пытаясь обуздать эмоции.

– Я осознаю, что справлялась со своими чувствами не лучшим способом. Было тяжело видеть, как его заменили, что жизнь идет своим чередом без него. Правда, очень тяжело.

Значит, ее антипатия ко мне не была полностью личной, понимаю я. Презрение к его замене было ее способом скорби по любимому. Я снова думаю о вещах Жан-Люка в том шкафчике – возможно, Сандрин попросту не хотела с ними расставаться. Мне хочется спросить ее о них, о письме, но сейчас я не хочу ставить под угрозу эту неожиданную détente [24] (С франц. – разрядка) – термин, обозначающий улучшение напряженных отношений, особенно политических, через переговоры. между нами.

– Жан-Люку ты бы понравилась. – Начальница станции делает глубокий вдох и смотрит мне в лицо. – Вы оба очень непреклонные.

– Непреклонные? Я сочту это за комплимент.

– Это одна из причин, почему мы ругались. У нас случилась серьезная ссора примерно за день до его смерти, о чем я теперь горько сожалею.