Ю Несбё - «Крысиный остров» и другие истории

До Эмерсона дошло, что, даже если бы он собирался строить амбициозные планы в отношении сына, он бы, вероятно, не успел этого сделать. Как могло случиться, что его сын повзрослел, а он этого не заметил? Неужели он так сосредоточился на своем несчастье, на стремлении стать тем, кем, по собственному мнению Эмерсона, его хотели видеть окружающие, и в таком случае почему все это мешало ему быть отцом своему единственному сыну? Эмерсону стало больно. Или? Он прислушался к ощущениям. Да, ему действительно стало от этого больно. Он бессильно поднял руки.

Возможно, Кен предвидел, что отца будет мучить совесть, возможно, нет. Машина у него в любом случае появилась.

Когда Кену исполнилось двадцать, машины у него уже не было. Он проиграл ее, заключив пари: поспорил с товарищем по учебе, кто быстрее доедет до кампуса от унылого оксфордского паба. Нужно сказать, что у Кирка был «ягуар», но Кен все равно счел, что у него есть шанс.

На следующий год он, напившись, за ночь просадил в покер наследнику империи «Роланд» целую годовую стипендию из отцовского образовательного фонда. У него на руках было три валета, и он счел, что у него есть шанс.

В двадцать четыре он каким-то чудом раздобыл бумагу, подтверждающую его знания в области английской литературы и истории, и без особых проблем получил должность практиканта в английском банке старой школы — то есть банке, где руководство способно оценить человека из Оксфорда, разбирающегося в Китсе и Уайльде, и предполагается, что для человека его классовой принадлежности умение прочесть отчет или оценить кредитоспособность клиента — врожденная способность; ну или он как минимум сможет это освоить по ходу дела.

Кен попал в отдел акций — там он сразу же добился очевидных успехов. Он ежедневно обзванивал важных инвесторов, чтобы сообщить им последние непристойные шуточки отрасли, еще более важных водил на ужины и в стрип-клубы, а самых-самых важных возил в загородный дом отца, где поил их допьяна и — когда в редких случаях представлялась возможность — трахал их жен.

Руководство подумывало повысить Кена и дать ему руководящую должность, но однажды выяснилось, что он нанес ущерб организации почти в пятнадцать миллионов фунтов, ведя со счета банка незаконную торговлю фьючерсами на апельсиновый сок. Его пригласили к руководству, и он объяснил, что, с его точки зрения, шанс у него был, и его в ту же секунду… нет, не повысили — вышвырнули из банка, Сити и вообще финансовой жизни Лондона.

Он запил, но не вошел во вкус — вместо этого стал ходить на собачьи бега, хотя терпеть не мог собак. Именно с тех пор игромания приобрела реальные масштабы. Не в денежном выражении, ведь Кен больше не был кредитоспособен, да и в любом случае ему было бы сложно максимально выгодно закрыть ту сделку с апельсиновым соком. На азартные игры он тратил все свое время и силы. За короткий срок его затянуло в водоворот игромании — он оказался на самом дне. То есть предполагаемом дне. Ведь на данный момент падение не остановилось, и если смотреть на происходящее с оптимизмом, вполне возможно, дна и вовсе не существовало.

Кен Абботт профинансировал усиливающуюся страсть к азартным играм, придя к единственному человеку, который, кажется, так и не понял, что произошло, — к своему отцу. Ведь сын обнаружил, что Эмерсон Абботт обладает чудесной способностью: умеет забывать. Каждый раз, когда Кен стучал в дверь, отец словно впервые видел, как тот стоит на пороге и просит денег. Да как будто он вообще впервые там стоит.

Кен вытащил иглу шприца из пластиковой крышки.

— Помнишь, как это делается? — Голос отца перешел в хриплый шепот.

Кен попытался улыбнуться. Он терпеть не мог уколы, иначе так и не завязал бы с кокаином, но шел до конца. Естественно, он не горел желанием вступать в «Клуб 27» [22] « Клуб 27 » — так называемый феномен в мире музыки, список имен музыкантов, умерших в возрасте 27 лет. , к Джими Хендриксу, Курту Кобейну и Джимми Моррисону, но, к сожалению, подобно Оскару Уайльду, он мог сопротивляться всему, кроме соблазнов. А сейчас его задача — подавить рвотный позыв от вида шприца. Но выбора нет — тут вопрос жизни и смерти.

— Помню-помню, — сказал Кен. — Напомни. Мне надо сосуд нащупать?

Отец помотал головой. Он задрал штанину и указал на голень — по двум мелким точкам было видно, где проколота кожа. Из одной слегка сочилась кровь.

— Забудь про сосуды, делай уколы возле места укуса. Небольшими порциями, тремя или четырьмя. Затем одну в бедро.

— В бедро?

Даже в таком состоянии отец сумел посмотреть на Кена столь ненавистным ему, полным отчаяния взглядом.

— Ближе к сердцу, чем к месту укуса.

— Папа, а ты уверен, что это египетская кобра? Вдруг это такая…

— Какая?

— Не знаю… бумсланг или еще кто-нибудь в этом роде.

Эмерсон Абботт попытался рассмеяться, но лишь закашлялся.

— Бумсланг — мелкий зеленый паразит, который целыми днями висит на деревьях, Кен. А та была черная и ползла по земле. И у бумсланга яд содержит гемотоксины — у меня бы кровь изо рта, ушей и жопы лилась. Разве не помнишь — мы это проговаривали?

— Просто хочу убедиться до того, как вкалывать шприц.

— Конечно. Извини.

Отец закрыл глаза.

— Надеюсь только, ты не считаешь эти недели потерянным временем.

Кен замотал головой; да, так он и считает. На самом деле он ненавидел каждую секунду из проведенных здесь двадцати шести дней, ненавидел жару, долгие дни, когда он бродил по змеиной ферме следом за отцом и темнокожим седеющим управляющим, которого родители — вероятно, не без черного юмора — решили окрестить Адольфом. Говорящие нараспев голоса влетали в одно ухо и вылетали в другое: о зеленых и черных мамбах, о ядовитых зубах спереди и сзади, о том, какие могут тебя укусить, если будешь держать их вниз головой за хвост, о том, какие едят мышей, а какие — птиц. Ему было насрать, из Египта кобры или из Мозамбика, — он знает, что их дико много и что, наверное, у его отца крыша поехала, когда он эту ферму купил.

По вечерам отец и Адольф с трубками сидели на веранде перед домом, слушая крики зверей, а Адольф рассказывал о них легенды по мере того, как те появлялись. Когда всходила луна и Кена передергивало от леденящего кровь гогота гиен, Адольф рассказывал о зулусах, которые считали змей духами мертвых и пускали их в дома, о племенах из Зимбабве, не убивавших питонов, поскольку это могло повлечь долгую засуху. Когда Кен посмеялся над подобными суевериями, отец рассказал об отдаленных районах Северной Англии, где по-прежнему практиковали древний ритуал. Если кто-то замечал гадюку, ее тут же убивали, обводили кру́гом, внутри его чертили крест и читали 68-й псалом. И Кен изумленно смотрел на отца — тот стоял на веранде и кричал во тьму джунглей: