Эмили Тедроу - Талантливая мисс Фаруэлл

Кен не выходил из офиса почти до трех утра. В восемь часов, в компании двух адвокатов, позвонил в полицию. К тому времени, как Бекки, отлежавшись, вернулась в офис, ФБР уже возбудило дело. В течение следующих семнадцати дней они отслеживали каждое ее движение, прослушивали телефон, шаг за шагом вскрывали финансовую схему. И все это время Кен вынужден был улыбаться, шутить, общаться со всеми как ни в чем не бывало, проводить совещания. Не подавать вида.

Громко щелкнуло реле старого холодильника, он загудел, задребезжал, зашипел. И так каждые пять или десять минут. Кен слушал все это, не в силах пошевелиться, не решаясь спросить фэбээровцев, когда же они закончат.

Две с лишним недели он повторял следователям одно и то же: я все сделаю (хотя, конечно же, у него не было выбора).

Я сделаю все, что скажете. Прошу об одном — я просто не могу находиться там, когда это произойдет.

Да, Бекки Фаруэлл разрушила его карьеру и, скорее всего, разрушила бы его семью, но, сидя за кухонным столом, Кен Бреннан думал об одном: прямо сейчас он предает ее.

Бекки поняла, что Кена там нет, и ей тяжело было бы видеть его среди ФБР и полиции, толпившихся в офисе. Она чувствовала, что его нет рядом, даже когда приходилось произносить его имя. «Он бы не выдержал этого», — подумала она, поглядев на свои наручники.

Все кончено. Поймана. Мурашки по спине.

Может быть, у нее есть еще немного времени? Хотя бы несколько минут?

— Мне нужно в туалет. — Бекки произнесла это вежливо, четко и шагнула вперед. Никто не обратил на нее внимания.

— Простите. — Бекки повернулась, обращаясь к женщине-агенту, державшей ее за руки. — Мне нужно выйти.

Женщина передала ее просьбу начальнику, седому офицеру, который показывал ордер. Он кивнул: можно. Женщина-агент (Бекки узнала в ней одну из тех, что следовали за ней с парковки) сняла с нее наручники и вывела из офиса. Туалет находился напротив кабинета.

— Мне нужна моя сумка, — дрожащим голосом произнесла Бекки. Ей нужно добраться до сумки, ради этого она все и затеяла!

— Вы попросились в туалет, — ответила женщина ровным голосом.

— Не могли бы вы дать мне сумку? Коричневая, кожаная?

Молчание. Ее буквально толкали через коридор, шаг за шагом. Черт, все не так! Бекки увидела толпу людей, собравшихся у западной лестницы. Многие опустили голову, кто-то плакал. Стояли неподвижно, растерянные, потрясенные.

— Пожалуйста, подождите! — воскликнула Бекки. — Дайте мне мою… ой… Подождите!

Ее грубо схватили за руку и затолкали в небольшое помещение туалета. Одна женщина держала дверь в кабинку открытой, другая стояла в дверном проеме.

— Идите.

— Но я…

— У вас тридцать секунд, чтобы помочиться.

Такой ответ привел Бекки в чувство. Глупо было даже надеяться… что она попадет сюда одна, что ей дадут сумку и что будет немного времени — вытащить Туйсмана и последний раз насладиться изяществом и красотой.

Бекки расплакалась — из-за собственной глупости. И еще потому, что пришлось задрать юбку и снять нижнее белье перед двумя незнакомыми (и вооруженными!) женщинами. Пришлось приседать (а они смотрели!) и мочиться при открытых дверях кабинки и туалета, наверняка ее видели из коридора, где собралась вся мэрия. Она плакала и ругала себя, а ее бесстрастные, равнодушные стражи стояли тут же, и Бекки вдруг осознала, как с этого момента изменится ее жизнь.

Каждый день к дому, который пока еще формально считался собственностью Фаруэлл, подъезжали и уезжали автомобили: машины местной полиции и полиции штата, внедорожники службы по поимке преступников и седаны ФБР без опознавательных знаков. Парковались везде — на мощеной дорожке, на траве, где угодно за пределами огороженной зоны вокруг амбара.

Полицейские стояли на каждом углу Каунти-роуд и разворачивали все машины СМИ. Местные, неместные — любопытные здесь не нужны.

Следователи сняли двери амбара, огородили его цветными пластиковыми конусами, установили огромные лампы. Цветными лентами обозначили входы. С нижнего уровня выносили ящик за ящиком. Стояли небольшими группами, что-то деловито обсуждали. Делали замеры, фотографировали, записывали. Закрыли все брезентом, поставили раскладной стол — получилось что-то вроде участка отгрузки. Переставляли свои машины, чтобы освободить дорогу автопогрузчику.

Операция длилась несколько месяцев. ФБР вывезло все произведения искусства. Затем геодезисты сделали оценку самого арт-амбара, чтобы определить, насколько серьезной была реконструкция, какие работы потребовались для строительства нижнего этажа. Потом сняли брезент и убрали ограждения.

Одну из дверей амбара так и не поставили на место. Просто прислонили, а не навесили на верхнюю направляющую, и крыша просела. Хорошая крепкая дверь, стоит не на месте, не держит раму. Хэнку бы не понравилось. Он терпеть не мог, когда бросают как попало инструменты.

Бекки часто думала об этом, глядя на опустевший амбар; снаружи он оставался все таким же: красный, деревянный, среднего размера. Иногда представляла себе, что внутри все по-прежнему: то же самое место, где когда-то размещался их бизнес «Фаруэлл. Сельскохозяйственное оборудование». Если не обращать внимания на просевшую крышу амбара и полицейскую машину рядом с ним.

Однажды утром, ближе к концу срока домашнего ареста, Бекки внезапно проснулась. Села, прислушалась. Прокралась к шторам, выглянула во двор, посмотрела на дорогу: вроде бы пусто. Нет — кто-то медленно подходит к дому. Бекки ахнула, впопыхах набросила халат и помчалась вниз по лестнице.

Распахнула входную дверь.

— Ингрид!

Ингрид шла по мощеной дорожке. Прикрыла глаза рукой от солнца, увидела Бекки. Остановилась, потерла поясницу.

— Пожалуйста, — произнесла Бекки.

Помедлив секунду, Ингрид кивнула и вошла в дом. Они не виделись и не общались почти два года.

— Скажи, за вами тоже следили… и всякие неприятности?

— Нет, — произнесла Ингрид не очень приветливым тоном, так что Бекки не стала рассказывать, что здесь у нее часто появлялись незнакомые машины — кто-то приезжал поглазеть, кто-то выкрикивал проклятия и бросал мусор на газон. А однажды оставили на ступеньках дома собачье дерьмо.

— Я так рада, что ты пришла, — быстро сказала Бекки. — Ты читала мои сообщения, письма? Я не знала, захочешь ли ты меня видеть.

— Не читала. И видеть тебя не хочу. — Ингрид говорила спокойно, сухим голосом. Она прошла из прихожей в гостиную и остановилась, окинув ее взглядом. Из дома забрали все ценное. На ковре темнели места, где раньше стояла мебель. Из книжного шкафа исчезли книги, из серванта — обеденный сервиз. Стеллажи и кладовки опустели.