Макс Бодягин - Сонница. Том второй

– Алло, это Виктор?

– Да, что вы хотели? – и тут сердце стукнуло совершенно не так, как надо бы. Стукнуло оно куда-то вбок, вразброд, неумело стукнуло, будто бы в первый раз.

– Это Лиля Чернова. Дочь Инги Григорьевны. Вы меня помните?

– Разумеется, Лиля, – надо бы срочно смочить горло. Лилилилилилиля. Лллоллипоп.

– А вы где сейчас?

– Что-то случилось?

– Нет, просто. Глупо звучит наверное такой вопрос…

– Нет, не глупо. Я сейчас стою в кофейне… Секунду.., – я поискал глазами официантку, – Девушка, как называется ваше заведение?.. Ага. Лиля, я попал в сложную ситуацию, я стою в кафе «Тортуга» и пытаюсь выбрать утренний кофе из примерно тридцати сортов. И ужасно туплю при этом.

– «Тортуга – кофейный остров»? С пиратом у входа?

– Секунду… Девушка, у вас есть «пират у входа»?.. Да, Лиля, тут есть какое-то чудище с бровями из рыжей пакли и они считают его пиратом.

– А можно я приеду сейчас? Вы там долго ещё пробудете?

– Примерно, лет пятьсот, если буду так мучительно выбирать.

– Я сейчас буду. Я вам помогу.

«Лети милая. Я дождусь», – подумал я и испугался. Сердце снова стукнуло поперёк обычного ритма, вплетая элементы кубинского танца туда, где они были совершенно не нужны. Мой смуглый оленёнок. Мой? Не льсти себе. Я не льщу. Никто не запретит мне считать её моим оленёнком. Мой нежный шелковистый бэмби, моя тонконогая красавица, с двумя розовыми точками бывших прыщиков возле уха, там где круглится чёрный непослушный завиток, выпрыгнувший из вороной глади. Как у Инги. Её матери… Боже, куда меня несёт?..

Она прилетела почти моментально. Сквозь стеклянные двери я видел, как неповоротливое грузное такси с жёлтой полосой пришвартовалось напротив входа, Лиля выпорхнула из него, мелькнув цветастым шарфиком, протянула шофёру деньги и уже скакала к крыльцу, но за несколько метров до входа внезапно остановилась, на пол-секунды задумалась и проделала остаток пути модельной походкой. Сегодня она выглядела гораздо взрослее: короткое приталеное пальто, чёрная водолазка, чёрные джинсы в обтяжку.

– Здравствуйте, – сказала Лиля, протягивая мне пальцы для рукопожатия.

– Привет.

Пауза. Не молчи, идиот, скажи что-нибудь. Пауза тянется неприлично долго. Я не могу отпустить эти пальцы. Это тонкие смуглые пальцы. Горячие и сухие.

– Вы уже что-нибудь выбрали?

– Нет, оставил эту прерогативу тебе.

– А попробуйте «ментоловый рай»? – Она резко повернулась к официантке и бросила, – Два «ментоловых рая», мороженое и кусочек захера. Вы любите шоколад? – Это уже мне.

– Конечно. У меня в голове крутятся два вопроса – почему ты без шапки? И почему ты не в школе? Но я боюсь спрашивать тебя об этом вслух из опасения показаться занудой, – сказал я и выдохнул. – Поэтому беседу придётся вести тебе.

– Хорошо, – без улыбки ответила Лиля. – Я не в школе, потому что в школу я не хожу, а учусь в художественном училище на первом курсе. А без шапки я потому, что я – плохая дочь, которая хочет угробить собственную мать и ни во что не ставит мнение собственного отца. Как-то так примерно звучат ответы на поставленные вами вопросы, Виктор. Вы удовлетворены?

– Нет.

– Тогда спрашивайте ещё.

– Ты на первом курсе. А сколько этих курсов всего?

– Три, – сказала Лиля и шумно потянула через трубочку коктейль.

– Нравится?

– Учиться или коктейль?

Официантка, принесшая скромный коричневый ломтик торта на огромной тарелке с карамельными разводами и размашистыми шоколадными штрихами, избавила меня от необходимости отвечать на этот вопрос. Я попросил принести меню, официантка что-то ответила, я улыбнулся в ответ, искоса поглядывая на Лилю. Оленёнок, не отрываясь, смотрел на меня огромными чёрными глазищами.

– Меня не взяли в «художку», – сказал я, поворачиваясь к ней. – Когда по земле ходили динозавры, а по воздуху летали птеродактили, я был в твоём, примерно, возрасте и в «художку» попадали только избранные, сдавшие экзамен. А я, увы, не смог пройти это испытание. Жалею страшно.

– Меня тоже не взяли. Но потом приехал папа и сказал: «Надо взять». Разумеется, как всегда бывает в таких случаях, я сразу же стала самой любимой ученицей.

– Папа-олигарх?

– Ага. Мой чадолюбивый и ответственный папа-олигарх. Он, конечно, прекрасный. Но он так любит устраивать мою жизнь своими олигархическими методами, что мне порой хочется провалиться сквозь землю.

– Но ты ведь не просто так в «художку» пошла? Ты же умеешь рисовать?

Вместо ответа, Лиля хмыкнула, взяла салфетку и одним росчерком нарисовала идеальный круг. Официантка принесла мороженое, странно косясь на нас с Лилей, словно пытаясь определить, кто мы друг другу. Лиля обдала её холодом и подтянула вазочку с мороженым к себе.

– А вы не работаете? – спросила Лиля, отправляя белый островок пломбира в глубину вишнёвого рта, между пухлых губ, очерченных коричневым ободком, между губ, обозначенных угловатыми скобками только что съеденного шоколадного торта. Между самых целовабельных губ на свете. Тонкая ниточка пара струилась между лилиных губ и эту ниточку хотелось пить бесконечно, пока Земля не погибнет в пламени нового Большого Взрыва.

– Скажем так, я в творческом отпуске.

– А кем вы работаете, когда всё же работаете?

– Когда я всё же работаю, то работаю переводчиком с испанского и португальского.

– А скажите чего-нибудь? Я в Испании была сто раз, а как португальский звучит, вообще не знаю.

В этот момент музыка, фоном звучавшая в кафе, остановилась. Я сделал глоток и негромко спел, наклонясь поближе к Лилиному лицу:

– А ещё? – спросила она.

– Ещё?

В этот момент музыка заиграла снова, я замолчал и только теперь заметил, что наши с Лилей носы почти соприкасаются. Я смутился и откинулся назад, но Лиля придвинула свой стул поближе и слишком далеко мне убежать не удалось. Надо было вообще выбежать на хер из кафе, бежать к чёрту, зачем я только согласился с нею увидеться?!

– Как красиво, – зачаровано сказала Лиля. – О чём это?

– Это о невероятной красоте девичьей походки, о золотом от солнца теле девушки, которая проходит мимо певца, оставляя его в одиночестве, сама будучи при этом одинокой и такой прекрасной.

– Хотите? – спросила Лиля, протянув мне ложечку с мороженым.

Как последний мудак, утративший остатки давно пропитого мозга, я кивнул. Сорокалетний идиот, ещё вчера занимавшийся незащищённым анальным сексом с матерью этой замечательной девочки, мотнул своей тупой башней, глядя в бездонные чёрные озёра, следя за взмахом махровых густых ресниц, раскрыл рот, который ещё вчера впивался в самые сокровенные места матери этой замечательной девочки, и звякнув клыками по ложке, жадно цапнул весь кусок, от которого тут же заломило нёбо. Господи, какой дебил…