Макс Бодягин - Сонница. Том второй

– Осторожно, я могу влюбиться, – беспомощно промямлил я.

– Поздно. Я уже, – сказала Лиля и спрятала лицо, уткнувшись мне в воротник.

– Когда ты успела?

– В ту самую минуту, когда впервые тебя увидела. Я люблю тебя. С того самого момента. Я очень сильно люблю тебя и не знаю, что мне с этим делать. Пока!

Она повернулась и исчезла в глотке подземного перехода, моментально растворившись в потоке граждан, с пасмурными лицами бегущих по делам. Я остался в одиночестве, пытаясь переварить всё, что только что произошло.

День девятый.

Четверг, 25 марта.

23:44

[Черновая расшифровка записи телефонного разговора]

– Паха, привет! Прости, не разбудил? Ты вроде говорил, что поздно ложишься.

– Всё нормально. Привет, Кромм. Я только-только справился с детьми и сел подвести кое-какие итоги дня, наметить на завтра кое-что. Чего хотел?

– Мне очень нужно кое-что тебе сказать.

– Что-то случилось?

– Нет. Точнее… Не сегодня.

– В смысле?

– Паха, прости я немного выпил. Точнее, довольно много. У меня был такой день…

– Кромм, погоди, я тоже себе налью.

[пауза]

– Всё, я вернулся. Кромм говори, что там у тебя стряслось? У тебя голос как пиздец не знаю, что.

– Паха, я с ума схожу.

– Кромм, мы все сходим понемногу, каждый по-своему. Так о чём ты хотел поведать мне, милый?

– Прости, фра Паулу, ибо согрешил. Тогда. После армии. Я… я переспал с Леной.

– Я тоже и неоднократно.

– Несмешно. Это была твоя жена.

– Я тоже думал, что моя. Оказалось, что в наш сложный многоугольник входил почти весь город. «Входил» – нечаянный каламбур, м?

– Ты ведь сильно любил её?

– Я? Нет. Это была не любовь, Кромм. Это была простая, животно-примитивная тяга самца-подростка к течной сучке. Похоть в этом возрасте часто принимаешь за любовь.

– Чёрт.

[скрип стула, молчание]

– Ты здесь?

[молчание]

– Да.

– Почему ты молчишь? Кромм? Ты тут?

– Я носил в себе этот грех долгие годы. Словно свинцовая гантель в трусах, представляешь? А оказалось…

– Что ты не так уж и грешен, да?

– Видимо, да.

– Представляю, как это уязвляет твою гордость, милый.

– Прекрати.

– Я пл а чу.

– Прекрати, Паха.

[всхлип, молчание]

– Я не фигурально плачу. Я действительно плачу. Слёзы текут у меня по роже. Господи… Кромм… Какой же я идиот. Какие же мы оба идиоты.

[молчание]

– У меня есть к тебе вопрос про Лену, Паха.

– Можно подумать, если я не разрешу тебе его задать, ты удержишься и не задашь. Наверняка, этот свой вопрос, как и свой грех ты вынашивал долгие годы, животное.

– Угу.

[молчание]

– И?

– Паха, скажи, она делала с тобой в постели что-нибудь… Что-нибудь странное?

– Разумеется. Разумеется, делала. В этом-то и была проблема. Мы нормально прожили год или полтора. А потом… Знаешь, когда она впервые предложила мне поссать на неё, я думал, что ослышался. Я думал, что схожу с ума, что мне это снится, что это какой-то приступ бреда. Я хотел просто трахнуть её по-быстренькому перед сном, чисто по-супружески, знаешь?

– Нет, я же никогда не был женат, откуда мне знать? Но продолжай.

– В общем, я просто хотел её трахнуть, но она мне не дала. Она сказала, что пока я не выполню её просьбу… Господи… Столько лет прошло, я уже давно не ребёнок, а я до сих пор даже не могу произнести это без разминки. Она лежала, разбросив руки и ноги, такая розовая и беззащитная, у неё был такой трогательный взгляд и… Вдруг она сказала: «Я хочу, чтобы ты нассал на меня».

– Вот так сразу?

– Да, мы немного поцеловались, она только-только слегка намокла и вдруг…

– Она сказала прямо вот так? «Нассал»?

– Угу.

– Не «пописял» ничего такого?

– Нет, никаких детских эвфемизмов, всё по-взрослому.

– А ты что?

– Я посмотрел на неё внимательно и, представляешь, подумал: «Я же испорчу постельное бельё, его надо будет в стирку отправлять. Или надо подложить какую-то непромокаемую пелёнку». Я понимал, что это – полная дурь, что я рассуждаю, как придурок…

– Ну почему же «как придурок»? Вполне разумно рассуждал.

– Я был совсем ребёнком, юный студент, всю жизнь проживший с родителями, не представлявший, что такое жизнь, а тут… «Нассы на меня».

– Ты сделал это?

– Не в этот раз… Мне потребовалась куча времени для разминки.

– Разминки?

– Да, сначала мне пришлось научиться придушивать её и называть блядью.

– Тебя это заводило?

– К сожалению, нет. Я люблю очень простой и примитивный секс, знаешь ли. Миссионерская позиция, одеяло, темнота, классика жанра. Никаких бонусов сверх этого мне не нужно. А почему ты?.. Ох, чёрт. Она тоже делала нечто странное с тобой?

– Угу. Между прочим, Паха, я тоже был почти ребёнок.

– Но ты воевал.

– Это не считается, я был воевавшим ребёнком, всё прошло для меня словно в бессознанке.

– Так когда вы?..

– Ты был в Китае. По-моему.

– Я должен был догадаться!

– Почему?

– Видишь ли, Кромм… Она стала совершенно другой именно после того, как я вернулся из той идиотской поездки. Когда привёз тебе этот амулет.

– Странно. Амулет? Может, я что-то путаю?

– Ты? Путаешь? Не смеши. У тебя память как компьютер.

– Увы, нет. Во-первых, это было действительно давно, лет двадцать прошло. Во-вторых, я тогда очень много пил.

– Так что она с тобой делала? Стой, не говори. Кромм, кажется, я знаю, что травмирующего могла сделать наша Лена с подростком, только что вернувшимся с войны.

– Ну-ка? Давай проверим твои экстрасенсорные возможности.

– Она трогала твой шоколадный глаз?

– Нет, она его не трогала. Она хотела его выковырять.

[обоюдный смех]

– Милый, что поделать? У неё был такой пунктик. Периодически она хотела поменяться ролями, хотела почувствовать себя мужиком. В конце концов, я не смог с этим смириться и мы развелись.

– Ты когда-нибудь скучал по ней?

– Только будучи сильно пьяным.

– Представляешь, она трахнула нас обоих.

– Кромм, милый, ты же не представляешь нас с тобой гомосексуальной парой после этого?

– Ну что ты! Строго говоря, мы даже не друзья.

– Увы, мы больше, чем друзья, милый. Мы – один и тот же человек, мы сделали друг с другом одно и то же.

– Мы предали друг друга…

– Хуже. Мы выдумали друг друга. Я выдумал себе молчаливого друга Виктора Кромма, а ты себе – словоохотливого весельчака Паху Макоеда. Каждый из нас выдумал себе недостающую половину. Слабый выдумал сильного, весёлый – сурового, крутой – романтичного. Мы – один и тот же человек, Кромм.

– Нет.

– Да, Витька.

– Нет.

– Спорим, я даже знаю… Вот ты сейчас, спорим, одет в чёрную футболку и синие джинсы. Так же, как и я.

– В тёмно-синюю футболку.

– Не ври.