Макс Бодягин - Сонница. Том второй

Патом Крому ибали мозг все контрольные и надзорно-позорные органы от инспекции по делам малолетних бандитав до тощей и пахожей на башню электропедерач ведьмы из горано. Кром кагебычно молчал как труп отца Гамлита, а когда ибота достигла своево апогейа и ево уже начила сношать целая комисея, которая ради этава нодругательсва собралась в спортзале за длиным пустым сталом, под красным флагам и партретом Илича, вздохнул, словно идущей на казнь смердник, и скозал: «Я, между прочим серота, и если вы не пойдьоте мне навстречу, то толкньоте миня на кривую дорошку. Вместо таво, штобы протянуть мне свою педагогическую руку помощи, вы бросаете миня в объятия криминалитета». Кворум с леганца падохуел, потамошта раньше Кром был тихим троешником и дажэ мухи никада не тронул. Чота мы перегнули, товарищи, скозал чуваг из горано. Патом приехал папа-Кром, заслуженный мировой геолог и ковалер геологических арденов, и скозал, шта удивлён до немоты тем фокус-покусом, когда уголовник безнаказано фланирует вакруг школы как чайный клипер норезая свои хищные круги, а педагогический коллектив ссыца принять меры, вместо чево пытаеца сожрать нищасную сероту, которую отец изо всех сил воспитывает вадиночку.

Пидагогический коллектив из одних тёток охуел от такова ацовскава подвега и Крома оставил в покое. Правда для проформы ево выгнали из пеонеров, поскоку уже всё равно восьмой класс и надо уже в комсомольцы итти. На том и остановили свой бижжалостный маятник репресий.

Щас, в наши высокоморальные времена, когда всё прогресивнайэ чиловечество ловед педофилов под каждой лавкой и под каждым обосаным кустом, трудно сибе прецтавить, шта двое подростков питнацати-шеснацати лет могут дружить с сорокалетним алкашом и моргеналом со всей силой своей подростковой страсти. Причом дружить безо всякава богомерзкава гомосекса и прочих современных гейпарадав. Основой нашей чистэй и непорочнэй друшбы был чистый и нипорочнэй азибражанскей партвейн «Агдам», никтар и солнечный луч в нашей биспросветной перестроечной йуности, когда идеалы преткав, ацов и дедав хуйнули в тартарары в адин момент.

Вокруг царил адов песдец: как мухи умирале генсеки, люди смотреле по телику парткоференции, на которых комунисты и демократы играле в рестлинг с кровавыме сопляме, а мыло, зубная паста и любая еда ищезали из этава мира со скоростью, близкой к околосветавой. Поэтому лекарством от такой жызни могли служить только две вещи, две самые мощные вещи в мире – «Агдам» и тижолый рок, а также рок меньшей степени тяжести. Пока красная часть нашева унылава школьнава мирка распевала какую-то комсомольско-студенческую хуйню и прочие пестни для туристов и комаров, синяя часть слушала Токарива и Севернава, иногда разбавляясь дозами уебанской дряни типа «Чорный кофе», «Арии» или какой-то типа того дрисни. Но для нас с Кромом были открыты все сикретные сакровища миравой музыкальной культуры: у нас был Иванов.

Это для вас иванов – просто какое-то слово, фамилия, каких в России как говна. А для нас Иванов – это Квин, Лед Зепелин, Ти-рекс, Битлы, Дорз, Дипапл, Роллинги, Пинкфлоуд и даже, прости госпаде, Френк Заппа с Бэвидом Доуи. И много-много других славных имён, которые блистали для нас лучше любова агнела в сумрачных небесах нашева индустриальнава горада, под завяску засранаво промышлеными выбросами и отбросами человечисва.

Во времена сухова закона и талонов на бухло, «Агдам» добывался несколькиме противоправными путьаме. Вапервых, он тупо воравался. У родителей, их друзей, где попало. Я буду горедь в аду, но я ваще ни помню, сколько раз приходя в гозти к так называемым однокласницам и однокласникам (штобы они здохли, надеюсь, они все прежде времени страдают сенильными недугами и срут в памперсы) или их друзьям, выгребал все запасы алкаголи, обрекая своих убогих сверстникав на неминуемые родительские пиздюли. Ищо адним надьожным источником «агдама» были агенцкие аччисления, которые мы получали от старшаков за транспортеровку ящеков с «агдамом» откуда-нибудь с задних ворот тока шта вскрытой тарговай базы, или из стопорнутава грузовика, или из других, не менее крименальных источникав. «Агдамом» тарговали таксёрики, а вот дотащить криминальный партвейн от места ево хранения до точки, на которой ево забирал таксист, должны были мы. Поскольку веснущщитый малолетка с берзентовым рюкзаком савецкава туриста вовсе не так привлекает взгляды мусаров, как бритый бычара, покрытый с ног до галовы партаками тюремной тематики.

Канешна вы, испорченые копетализмом и бездуховностью распиздяи, думаете, что мы с Кромом бухали как привокзальные синявки и ради бухла смело шли в реды крименалитета, чтобы чиста ужрацо и валяцо, как два тапка? Дахуй вы угадали. «Агдам» был платой за несметные сакровища, которых вы не видели никада и никада не сможете осмыслить, навсегда совращоные своими инторнэтами, где можно невозбранно спиздить любую музыку.

Зарплата среднива савецкава инжынера, какова-небуть задроченава Симьон Симьоныча Гарбункова составляла тогда 120—130 рублей. В месяц. Пластинка «Стена» группы Пинк Флоид стоила 150—200. Думаю, дети, даже ваш сожраный морехуяной моск способен заценить разницу. За инасраную плостинку могли убить. Чиста физически лишидь жызни. В местах ожывлённой тарговли, типа больших могазинов или говняных рынков с семочкаме и вонючей рыбой, стояле киоски так называемой звукозаписи, где безсердечные барыги нажевалесь на народной любви к музыке, переписывая на магнитофоне разную итальянскую хуйню или моден-токинг. Музыка переписывалась с кассеты на кассету, потом с неё на ищо кассету и в результате получался ацкий треш.

Качиство среднех записей в те годы было таким, буто бы очень большой кит проглотил звучащий могнетофон, запив ево бальшым каличествам кваса и утрамбовав сверху ретькой и копустой не лутшева качества. А ты такой стоишь с этой врачебной хуетой, каторая дышите-недышите вставляецо в уше, и слушаешь, как что-то в пузе у этого кита маленько играет сквозь пердение, рыгание и прочие пищеварительныэ шумы.

При этом, ты со своей нищеброцкой зарплатой в стодвацать деревяных рупий должен купить кассету денон за девять рупий (при цене бутылки молдавскава коньяка в двенацать) или тэдэка за двенацать, а потом ищо от шести до десяти рупий отдать кровопийце в кеоске звукозаписи, чтобы получить пердящий и рыгающий как-тейль в котором надо как-то различить вокал, акомпанимент и прочие музыкальные излишиства. Ах, да. Дажи за эти денги раздобыть запись какова-нибуть новорожденаво Даер-стрейц была виликая праблема, потамошта ни один умствено здаровый владелец плостинки не даст ийо в потные ручонке владельтса звукозаписывающей конуры, которому одна хуй, чо писать – хоть итальянцев, хоть бедбойсблю. И который можид уронить плостинку на пол, можид зацапать жырными пальцами, иле гвоздьом пакарябать, иле просто насрать на ийо девственную чорную поверхность, испищьрьоную нежной звуковой дорошкой.