Макс Бодягин - Сонница. Том второй

– Хорошо, ты победил. Она практически чёрная.

– Я не хотел побеждать или не побеждать. Просто ты должен принять на веру тот факт, что мы – один и тот же человек, Витька.

[молчание]

– Я до сих пор помню, как твой брат пришёл и выбил всю эту шваль из моей квартиры, Паха. Помнишь, когда отец опять уехал и вся эта кодла во главе с Карабяном пришла ко мне типа «в гости»? Помнишь, как они вломились?

– Ещё бы. Карабян тогда ехал на жопе через весь коридор.

– О, я помню, как твой брат зарядил ему с ноги прямо в бороду! Бам и лучший боксёр всего Центрального района едет на жопе со сломанной челюстью!

– Брат потом говорил, что ему просто повезло.

– Нифига ему не повезло. Везение не вызывает в поверженном противнике ужас. Это был точный расчёт, Паха. Если бы твоему брату просто повезло, Карабян бы снова с ним стыкнулся и тогда уж точно взял реванш. Но он обходил твоего брателлу по большому кругу. Кстати, где твой брат сейчас?

– Ухаживает за отцом.

– А как отец?

– А что ему сделается? Альцгеймер. Старый овощ стабилен, как я не знаю… как звёздное небо, которое у нас над головой. Он ещё нас с тобой переживёт.

– А мама?

– Старый козёл всё-таки допилил её.

– В смысле?

– Две упаковки снотворного. В саду. Нашли через два дня. Лежала такая улыбчивая…

– Прости.

– Ничего. Я уже отошёл.

– Я тебя заболтал.

– Ничего… Кромм…

– М?

– Знаешь, я ведь как-то написал про нас целую повесть.

– Про нас? Повесть?

– Ну, да. Ты, наверное, не знаешь… Был на заре интернета такой ресурс – удафф. ком, страшно популярный среди офисного планктона. Там все выкладывали матерные рассказы, часто очень смешные. Я как-то решил обрести славу великого русского писателя и написал для «удава» сначала маленький рассказ, а потом дело пошло-поехало и получилось что-то типа короткой повести.

– Паха, я сейчас правильно понимаю, что ты превратил нашу жизнь в смешной матерный рассказ [нервный смешок]?

– Не совсем. Я так и не опубликовал его.

– Почему?

– Потому что я случайно написал там всю правду, Кромм.

[молчание]

– Паха… Ты про Иванова тоже написал?

– Да. Всё, как было. Ты вспоминаешь Иванова?

– Я думал, что вычеркнул из памяти всё, что с нами было.

– И? Получилось?

– Поэтому я и позвонил, Паха. Ты – моя память.

– Знаешь… Я тебе пошлю то, что написал. Только учти, Кромм, этого никто и никогда не читал. Да и не надо бы, наверное.

– Я понял.

– Пойду, меня жена зовёт, заболтались мы.

– Пока, Паха.

– Пока, Кромм.

[отбой]

День десятый.

Пятница, 26 марта.

00:41

Павел Макоед pashamak-work@mail.ru

Кому: Виктор Кромм

Повесть о нас

– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – —

В прикреплённом файле. Я никому этого не показывал.

–

С уважением к Вам и Вашему бизнесу,

Павел Макоед, директор РА «Весёлые картинки»

Я распаковал zip-архив и вытащил на рабочий стол одиннадцать файлов с текстом. Спотыкаясь о непривычную, нарочито испорченную лексику начал читать и… Понял, как глубоко я спрятал собственное отрочество, как сильно боялся вспоминать о нём.

Када правильные пацаны бухали в подвале дома номер двацать восим, а неправильные стремились в кмосомол, патамошта там были тьолочке и путьовке в разные артеки, мы с Кромом были не пришей к песде рукаф. Карочи, ни в синие бригады с партаками, ни в красные бригады с их кмосомольскими богаслужениями итти мазы не видалось. Мой друган Кром ваще был такой перетс, что его как выпиздили из пеонеров за историю с топором, так потом им тока детей можно было пугать. Это было классе штоле в восьмом. Был у нас злобный хуй под названием Волдым, тока дембельнулся из стройбата и там ему, походу, кто-то добрый пагнул чику лопатой или в ноздрю бетону наебенел, незнаю, но вопщем вместо мозга у него был брусок цемента. Волдым приходил к школе бухой фгавно и там начинал верещать про духов, ловить малолетних школьников и раздавать пацрачники с щедростью барина, бросающево мелоч в толпу нищех.

Все нормальные люди в такой страшный период пряталесь, кто куда, потомошта Волдым был здоровый, как сын лося и мидведицы, а в руках он вечно вертел какую-нибудь страшную поебту типа арматурины. А Кром ваще был пацан слегка… какгбе не то, шотбе припизнутый. Пацан он был зыканский, просто ни с кем не разговаривал. Даже када ево писдели разныи хулеганы, которех в окалодке было как камаров душнем летам. Проста палучал в шбан, молча падол, молча фставал и молча смарел в атвет. Хулеганы чудка удевлялесь и гавориле, да ну тибя ибанутый. Мама у нево кони двинула ищо когда они только-только с Казахии приехали, а папа у нево был геолог, поэтому Кром рос сам как получица. И ни с кем не разговаривал, ваще. Совсем. Со мной, правда, разговаривал, потому что мы вместе ходили из лука стрелять во дворец пионэров. И как-то возвращались, на нас чота человек пять наехали, мы кое как отмахались, пошли в кафе-морожыное потом и так началась наша децкая друшба.

Так вот. Волдым. В опщем, Волдым опять ужалился полиролью или другой какой страшной палёнкой и распрастраняя страшный арамат ацетона пригонзал к школе со сваими вечными криками «Душары! Зачмарю!». Кагебычно, когда Волдым шол по нашей цвитущей улочке среди сиренивых кустов и охуенно пахших чирёмух, кто-нибудь добрый уже издалека начинал кричать «Валды-ы-ым!», типо как вахтеный на мачте кречит «Земля-а-а!», чтобы все знали и щемились по нычкам, пока этот ибанутэй солджер оф фочун не начал крашить наши децкие чирепа. А Крому папа привёз плеер откуда-то из своей геологической поездки. Што такое тогда плеер? Ну это как сиводня майбах или порш. Тогда на полутормилеонный город у нас было этих кассетных плееров штук… Да не знаю ваще. Может, тока у Крома и был. И вот Кром сидел на заборе возле футбольнава польа и нихуя предупреждающего сигнала не вкурил, потомошта у нево в ушах завывала группа «Кено», слаткоголосые серены нашей страшной йуносте. Волдым как шол, так ему с ноги и уебал прямо между наушников. И плеер забрал.

Трибуны притихли. За каждым немытым школьнем акном десятки носов сплющилесь о стьокла, размазывая по ним сваи любопытнэе сопле. Кром лежал. Выживет или пойдьот вслед за безвремено почившэй мамой – четался на каждом лице трагическей вопрос. Кром встал, поблевал и пошол домой. Через питнацать минут, когда бухой Волдым всьо ищо бушевал вокруг школы, Кром вернулся с тапором и пошол к Волдыму. И ничево, кагебычно, не говорил. Волдым там чевото опять свойо орал про душары-зачмарю, но Крому было кагбе похуй, он просто шол-шол и пришол. Даже топор не поднимал, просто подошол к Волдыму и уебал ему по жырному бедру неострой частью тапора, непомню, как она называеца. Как внизу держал, так и уебал. Волдым сделался бледный и слеха пресел, диржась за раниный окорок с лицом умерающей медузы. Кром сильно махнул топаром вверх и попал опять неострым концом в Волдымовую бороду, неровныме колючкаме покрывающею ево нихуя неголливуцкий подбородог. Волдым взмахнул рукаме и упал по красивой дуге, швакнув всем своим жыром об асвальт, как очень большое желе. Кром забрал плеер, потом сел на всьо ищо жевова Волдыма, положыл топор ему на шею, и сказал: «В следущий раз буду тебя расчленять». Думаю, в слове «расчленять» Волдым понял тока про член и это иво напугало до усрачки. Больше он к школе не ходил.