Уильям Сароян - Путь вашей жизни

Ник. Не знаю. Что?

Крапп. По-моему, мы все свихнулись. Мне это пришло в голову, когда я шел к двадцать седьмому пирсу. Оглушило вдруг, точно кирпичом. Раньше со мной никогда не бывало такого. Ты только подумай: живем мы в таком чудесном мире, и все вокруг нас так чудесно, а вот погляди на нас. Ты только погляди на нас. Мы свихнулись. Мы спятили. У нас есть все, а мы точно с жиру бесимся и недовольны чем-то.

Ник. Твоя правда, Крапп, мы свихнулись. И все-таки нам ничего не остается, как только жить всем вместе. (Показывает на посетителей пивной.)

Крапп. И нет никакой надежды. Полицейскому, наверно, не положены такие мысли, но что я могу поделать, если они сами лезут мне в голову. Откуда в нас вся эта мерзость? Ведь жизнь так хороша. Как это чудесно— проснуться поутру, и выйти прогуляться, и вдохнуть запах деревьев, и поглядеть вокруг, и увидеть детишек, идущих в школу, и облака на небе. Да просто так походить и посвистеть какую-нибудь песенку, а может, и спеть что-нибудь — разве это не чудесно? Жизнь так прекрасна. Откуда же все эти беды?

Ник. Не знаю. Откуда?

Крапп. Мы свихнулись, в этом все дело. В нас больше нет добра. Все везде прогнило. Бедные девчушки торгуют собой. Два года назад они еще учились в школе. Все спешат заграбастать побольше денег. Играют на скачках. Никому неохота прогуляться потихоньку по бережку. Всем нужны волнения, драки, убийства. Я не хочу больше быть полицейским, Ник. Пусть кто другой поддерживает законность и порядок. Это у нас в управлении так говорят. Тридцать семь лет мне, а все не привыкну к этой болтовне. Боюсь вот только, жена подымет крик.

Ник. А, жена.

Крапп. Она чудесная женщина, Ник. У нас двое замечательных мальчишек. Двенадцати и семи лет.

Араб встает и подходит ближе прислушиваясь.

Ник. Я этого не знал.

Крапп. Вот то-то и оно. Но что мне делать? Вот уж семь лет, как я хочу уйти со службы. Я хотел уйти еще в тот самый день, как меня начали муштровать в училище. Но не ушел. Где мне найти работу, если я уйду? Где я тогда буду раздобывать деньги?

Ник. Вот на этом-то мы все и свихнулись. Раздобывать деньги там, где мы их раздобываем сейчас, — нам обычно не по душе. А где их еще раздобыть — не знаем.

Крапп. Бывает порой, я чувствую себя подлецом: ненавижу людей только за то, что они бедствуют, голодают, болеют, пьянствуют. А когда у себя в управлении встречаюсь с каким-нибудь надутым ничтожеством, я вдруг любезен с ним, стараюсь ему угодить. Кому? Человеку, которого я презираю. И сам себе я противен. (Решительно.) Уйду. Кончено. Уйду, и все. Отдам им форму вместе со всеми этими побрякушками. Не хочу больше участвовать в этом. Ведь жизнь так хороша. Для чего же враждовать людям? Для чего?

Араб (спокойно, тихо, твердо) . Нет устоев. Все идет прахом.

Крапп. Что?

Араб. Нет устоев. Нет устоев.

Крапп. И я бы сказал — нет устоев.

Араб. Все идет прахом.

Крапп (Нику) . Он что, ничего больше не говорит?

Ник. На этой неделе — ничего.

Крапп. А кто он такой?

Ник. Араб или что-то в этом роде.

Крапп. Нет, я хочу сказать, чем он занимается?

Ник (Арабу) . Чем вы занимаетесь, брат?

Араб. Работаю. Всю жизнь работаю. Работаю всю жизнь. Мальчиком — работал. Стариком — работаю. На родине — работал. На чужбине — работаю. В Нью-Йорке. Питтсбурге. Детройте. Чикаго. Сан-Франциско. Работаю. Милостыню не прошу. Работаю. Для чего? Не для чего. Три сына на родине. Двадцать лет не видел. Пропали? Умерли? Кто знает? Что. Нечто. Ничто. Нет устоев. Все идет прахом.

Крапп (Нику) . А что он говорил на той неделе?

Ник. Ничего не говорил. Играл на гармонике.

Араб. Песню играл. Моей родины. (Достает из заднего кармана губную гармонику.)

Крапп. Хороший вроде старик?

Ник. Другого такого не сыщешь.

Крапп (с горечью) . Но тоже свихнулся. Как и все остальные. Буйнопомешанный.

Уэсли и Гарри давно перестали играть и танцевать. Они сели за столик и, поговорив немного, принялись за карты. Когда Араб начинает играть на гармонике, они оставляют карты и слушают.

Уэсли. Слышишь?

Гарри. Вот это да!

Уэсли. Слышишь, как она плачет? Как плачет!

Гарри. Я хочу заставить людей смеяться.

Уэсли. Слышишь, какой глубокий, глубокий плач. Этому плачу тысяча лет. Это плач издалека, за пять тысяч миль.

Гарри. Как думаешь, сможешь это сыграть?

Уэсли. Мне хотелось бы это спеть, но петь я не умею.

Гарри. Попробуй сыграй. А я станцую.

Уэсли подходит к пианино и, внимательно прислушиваясь, начинает негромко аккомпанировать гармонике. Гарри взбирается на подмостки и после нескольких попыток начинает танцевать под мелодию Араба. Крапп и Ник молчат, глубоко тронутые.

Крапп (тихо) . Все это не то, Ник.

Ник. Мммм?

Крапп. Что я тут говорил. Забудь об этом.

Ник. Ладно.

Крапп. Находит на меня иногда.

Ник. Поговорили, и все.

Крапп (снова полисмен, громко) . Не пускай сюда девчонок.

Ник (громко и дружелюбно) . Не беспокойся.

Музыка и танец теперь в самом разгаре.

Занавес

Вечер. В течение всего действия слышны сирены, оповещающие о местонахождении кораблей в тумане.

Входят джентльмен в вечернем костюме и котелке и леди, также в вечернем туалете.

Уилли — по-прежнему у игорного автомата. Ник — за стойкой. Джо за своим столиком рассматривает атлас с картами европейских стран. На столике, рядом с бокалом, — коробки с револьвером и патронами. Выражение лица у Джо спокойное и умиротворенное, шляпа сдвинута на затылок. Том, облокотившись о стойку, мечтает о любви и о Китти. Араба нет. Уэсли и Гарри нет. Кит Карсон смотрит, как Уилли играет в шарики.

Леди. Зайдем, прошу тебя.

Джентльмен следует за ней с кислой миной. Они занимают столик. Ник подает им меню.

С улицы доносится гимн, распеваемый членами Армии спасения. Пение сопровождается большим барабаном, бубнами и корнетом. Исполняется гимн «Кровь агнца». Слова и музыка едва-едва слышны и производят комическое впечатление. Затем следует покаяние старого грешника. Это пьяница. Слова его не вполне вразумительны, но в смысле их ошибиться невозможно. Он спасен. Он не желает больше грешить. И так далее.

Голос Пьяницы (он пьян в стельку. В порыве покаяния) . Братья и сестры. Я был грешником. Я жевал табак и соблазнял женщин. О, как я грешил, братья и сестры. А теперь я спасен. Спасен Армией спасения, да простит меня бог.