Антология - Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун [антология]

Однако я не верю, что у бога очага кошачья мордочка,
кошачьи лапы и хвост.
Мама каждый день утром и вечером добавляет масла в
лампу перед очагом,
зажигает благовония.
А кошка дремлет, свернувшись клубком у ее ног.
Я подумал, что у бога очага не было детства,
а у меня оно есть. У бога очага только черное лицо,
спрятанное в темноте, от него пахнет дымом очага.

Свет снизошел верху.

Нужно верить этой земле: боль и любовь
расцветают, словно плоть, бесконечно.
Нужно верить свету, свет снизошел сверху,
он величественно сотворен
из самого нежного и мягкого места нашего тела.

Земля наполняет все сущее — возвышенности и низины,
наполняет вечные боль и любовь,
наполняет свет, выпущенный из темноты —
свет нисходит сверху, очищая все вокруг,
в отрешенности абсолютной чистоты.

Столь далекий и столь близкий,
достаточный, чтобы укрыть весь мир,
свет снизошел сверху, очищая все вокруг,
он превратил землю в источник света.

Иди! Тот свет поведает тебе
об истинном существовании, хотя это лишь один миг.
Иди! Преодоление всех преград
и ухабов — это лестница, ведущая ввысь.
Иди! Те освещенные просторы —
они и есть обетованный край.
Иди! То чистое и священное место
в молчании подготовлено для тебя.
Все миры одинаково безграничны.
В каждый из миров ведет замочная скважина.

Травинка — совершенна, камень — совершенен,
мелькнувший в степи леопард — прекрасен,
паника в глазах оленя совершенна,
все существующее в природе
в раз и навсегда установленном порядке — совершенно.

И голос певца, идущий из глубины сердца,
должен достичь сущего, однако между губами и зубами
существует препятствие, кажется, оно столь мелкое,
легко преодолимое на бескрайнем пути к сближению,
но голос замирает либо меняет направление.
О, нет! В совершенстве всего сущего,
пожалуйста, оставь эти ограничения,
эти единственные преграды:
любовь, которую нельзя вернуть;
смерть, не ведающую жизни;
нечто, что не способно выдать все тайны;
богатство, которым мы можем поделиться, —
оставь только эти дефекты.

Бог — совершенен,
Его появление здесь
означает смерть плоти.
Все, что воплощается здесь, — несовершенно,
есть только кратковременно сущее,
угол дефекта между сущим и Богом —
наше скрытое с Ним родство.

Видна лишь небольшая часть зарослей,
растущий на песке бамбук,
словно благородный человек в эпоху смуты —
тверд и непоколебим.
Густая трава и заросли кустарника на склоне
подняли шум,
однако он угрюм и хладнокровен.
Время оставляет пробоины на телах и предметах,
и только бамбук пребывает в Богом забытой
черной дыре.

В сыром подземелье
его корни рождают безгласные языки пламени,
они безумно кривятся и рвутся,
проходя через песок и камень, упорно идут напролом
во все стороны,
невидимый глаз подземелья зажигает огненное море.

Побеги, вырвавшиеся вырвались
на поверхность земли,
в молчании собирают свет, ветер, дождь,
гром и молнию —
год за годом… целых четыре года.
Внезапно бамбук начинает говорить, его прорывает
энергия, накопленная корнями,
двигает стебель бамбука,
коленца его одно за другим лезут наверх,
яростно ринулись к небу.
Он уже не знает препятствий,
переполняем уверенностью,
вытягивает ветви и листья, показывает свою мощь
возвышенности.

Голос доносится с далекой возвышенности —
смутный, неясный, как в тумане, он контрастирует
с густой толпой людей,
серебристо-белый, словно свет зари за облаками.
Процокал белый конь, чей силуэт —
эхо мудрецов из древних городов.

Поэзия — на возвышенности, она появляется,
словно Гуаньинь [247] Богиня милосердия. в облаках,
в руках ее ваза из белого фарфора, веточка ивы
и благодатный дождь —
наряд богини из мириад миров,
вся боль земли, слезы и стенания
проходят через ее нервные волокна.
Она чинная видом, но улыбается,
внимательно наблюдает за страстями, борьбой
и мольбами людей, —
богиню никогда не коснулись тяжкие испытания.

Улыбкой она шлет утешение,
тонкие пальцы проливают благодатный дождь,
и все стенания успокаиваются,
умы, измученные лихорадкой, обретают успокоение.

Если намереваешься схватить его,
не стоит использовать клетку,
и не надо полагаться на силу многих людей:
необходимо лишь постараться, использовать сердце,
замирающее
от ужаса или счастья.
Он появляется из воздуха и быстро исчезает,
словно хлопок, словно пух, словно туман, словно ветер,
иногда он как меч, как стрела, холодно блестит,
принося жертвенный дождь и ветер, пахнущий кровью.

Его устами в глубину человеческих сердец
вбиваются гвозди, заставляя чувствовать дурман
и сладость,
разбитые на куски горы, и реки, прекрасные, как цветы,
ветер, дующий на восток, внезапно дует на запад,
совесть, съеденная псами, воскрешает в газетах,
исчезнувшая любовь возвращается к жизни.

Эх, да он — всего лишь проститутка, которой пользуются,
как можно возлагать надежды на его честность
и стойкость,
на его пылкость, мягкость и ярость —
все они слуги всемогущего государя.

Что до истины, то я больше доверяю этим рукам,
сплетающимся узорам на коже, температуре тела и пульсу.
Тело вернее всего
передает мое терпение и любовь к жизни.

Как далеко от тебя мое сердце из плоти и крови?
Тук-тук! — это звук моего сердца.

Столкнувшись лицом к лицу, нужно догонять
беседующих там спокойных мудрецов.

Я живу в ненадежном месте, связанный повседневными
заботами,
в мирской суете, в темноте и тленности.
Я знаю о твоем существовании: свет и простор
между мной и поэзией, за тысячами гор и рек.

Я слышал твой зов, за тысячами гор и рек
он чистый и глубокий, как свет на возвышенности.

Ты хочешь, чтобы я следовал за ритмом,
рождающимся между мной и поэзией, на холсте бумаги.