Йосеф Бар-Йосеф - Это великое море

Пнина.Ты… ты сегодня рано вернулся…

Ноах (слегка обернувшись). Да. (Продолжает укладывать вещи.)

Пнина (не знает, что сказать и как повести себя). А что?.. Где дети?

Ноах.У друзей. Малышка останется там ночевать.

Пнина.Останется?.. ночевать?!

Ноах.Ты сама сказала, что вернешься поздно. Она любит играть у них. Чем ты недовольна?

Пнина.Недовольна?.. Нет, если ей нравится… (Умолкает.) Ты не спрашиваешь, как там было? В Иерусалиме…

Ноах.В самом деле! Как это я не спрашиваю.

Пнина.Все в порядке. Но вообще-то… Не очень. По правде сказать, они мне не особенно обрадовались. Никому я там не нужна. Через неделю свадьба, и как будто ничего не происходит… Все будет очень скромно. Я слишком много говорю, да?

Ноах.Прости?

Пнина.Ничего… (Снова не знает, как быть.) А что?..

Ноах.В чем дело? Хочешь о чем-то спросить?

Пнина (указывает на Жака, стоящего на крыше). Смотри… Он опять там… на крыше. Мне кажется, с ним что-то не в порядке… Ты помнишь? Однажды рассказывал про женщину, которая… выбросилась из окна… вместе с дочкой… И с тех пор он как будто… Все говорит, что ж это получается? Совершенно напрасно заплатила столько денег…

Ноах.Очень-очень интересно. Чрезвычайно интересно… (Выносит чемодан из спальни, ставит на пол в гостиной.)

Пнина. Что?

Ноах.В каком смысле – что?

Пнина.Чемодан…

Ноах.Да, это чемодан. (Снова уходит в спальню.)

Пнина (говорит с трудом, не в силах преодолеть своего отчаянья). Когда папа бывал дома, у нас из-под кроватей торчали его чемоданы… Как тапочки… Я всегда знала, если чемоданы на месте, значит, папа дома. А когда их нет, значит, его нет… Ты тоже… когда ты в прошлом году… каждую неделю уезжал в Тель-Авив…

Ноах (из спальни). Совершенно верно.

Пнина.Мама резка с ним… То посылает его купить хлеба… То потом снова, надо принести соли… дескать, забыла сказать… Ничего страшного, говорит, если он мог без конца кружить по Америке, ничего ему не сделается пройтись капельку и по нашему кварталу. Понимаешь – как будто сводит с ним счеты, припоминает ему те годы, когда он не был дома… Ты не слушаешь…

Ноах. Да.

Пнина.Он не стал со мной разговаривать. Ни слова. Но посматривал… как будто все-таки предлагал помириться. Но ему это трудно… Жаль, правда? Так много лет провел в Америке, все время в дороге, в поездах, всегда один, а под конец… Знаешь, мне вдруг захотелось поскорей вернуться сюда, в Тель-Авив. Я вдруг почувствовала, хватит с меня Иерусалима. Я сама себе удивляюсь…

Ноахзаходит в комнату с еще одним чемоданом, ставит его на пол, пытается застегнуть, это ему не удается.

Снаружи Ализазаходит с улицы во двор, с трудом передвигает ноги.

Пнина (подходит к окну, видит Ализу, снова говорит не о том). Погляди на нее… Совершенно больна, а продолжает разгуливать… вообще-то она любит бродить…

Ноах.В самом деле? Любит бродить?

Пнина.Да. Сейчас присела, но обычно…

Ноах.Она не любит разгуливать, она не любит бродить! Это дорогой сыночек выставляет мамашу из квартиры – больную! – чтобы слонялась по улицам, чтобы не мешала ему трахать девок в ее же постели!

Пнина (потрясенно). Что с тобой? Как ты разговариваешь?..

Ноах.Я говорю правду. А ты все время лжешь, выкручиваешься, притворяешься! Сама себя обманываешь. Прячешь голову в песок. Лишь бы не видеть правды. Говоришь черт знает о чем, только не о том, что тебя действительно волнует. Можно подумать…

Пнина (усмехается). Да. Но ее сын… (Замолкает.) Представляешь – три раза был ранен! Во время войны. Она мне рассказала. Был тяжело ранен, а как только поднимался на ноги, тотчас возвращался на фронт… Трудно поверить – глядя на него, правда? (Указывая наконец на чемоданы.) Зачем это?..

Ноах.Что – зачем?

Пнина.Чемоданы…

Ноах. Ах, чемоданы!.. Наконец-то! Ты не знаешь, зачем чемоданы?

Пнина.Для поездок… Чтобы…

Ноах.Вот видишь – ты знаешь. Эти чемоданы тоже – чтобы уехать, уйти, улететь отсюда! Оставить все, послать к чертовой бабушке, не быть здесь больше!

Пнина.Я не понимаю…

Ноах (приносит из спальни ее записки и талисманы). А это ты понимаешь? Это! У меня под подушкой! И над постелью. И в ящике письменного стола. Что это?

Пнина.Амулеты…

Ноах.Правда? Просто удивительно! А я-то думал, что это сушеные осы или желтые скорпионы. Под каждым камнем скорпион. Кто их туда засунул, как ты полагаешь?

Пнина.Ты сам знаешь…

Ноах.Кто их всюду понапихал?

Пнина. Я.

Ноах.Этим ты хотела удержать меня – этой пакостью? Ворожбой? Вернуть меня с помощью жаб и дохлых жуков? Чтобы я снова полюбил тебя? (Разбирает написанное на амулете). «Чтобы не уснул и не задремал…» Действительно, не задремал – все мечтал о ней, тосковал. С ума сходил. И все силой сушеного таракана.

Пнина.Прости меня. Я не предполагала, что ты так рассердишься.

Ноах.Да? А что ты предполагала?

Пнина.Я не знаю… Я думала, это не может причинить никакого зла.

Ноах.Никакого зла? Принудить меня полюбить тебя с помощью всякой чертовщины? И вообще… невесть чего! И главное, чтобы я не знал и не ведал. И при этом надеялась, что тебе это удастся, да?

Пнина.Я не знаю… Нет, я не надеялась.

Ноах.Не надеялась, но делала! Еще лучше! Что за идиотизм! Это на грани… У меня просто нет слов!

Пнина.А что еще я могла сделать?

Ноах.Хороша логика! Веская причина.

Пнина.Если я тебе не мила, для меня все пропало. Все у меня валится из рук. И тогда… Тогда я еще больше становлюсь тебе противна.

Ноах.Не это ты должна была делать. Ты не понимаешь? Не это!

Пнина.А что же. Скажи, я сделаю.

Ноах.Прежде всего не требовать, чтобы я тебе объяснял. Сама подумай и догадайся! Ты не дурочка, но ты уперлась как баран. Я не знаю почему. Одна сплошная глупость, какое-то помешательство! Это доводит меня до бешенства, это… (Останавливается, замолкает. Пытается говорить спокойно.) Живи. Просто живи. Работай. Наслаждайся жизнью.

Пнина.И тогда ты полюбишь меня как прежде?

Ноах.Опять двадцать пять! Да ты должна стремиться как раз к обратному – устроить свою жизнь без меня. Без моей любви. Позабыть меня, вычеркнуть… Просто жить!