Йосеф Бар-Йосеф - Это великое море

Что?

Пнина.Ничего. Там в холодильнике… Ты сама найдешь. Спокойной ночи.

Эстер.Спокойной ночи. (Уходит.)

Пнина снова опускается на скамью. Мишаи Ритавыступают на середину сцены. Рита направляется к дому, за ней следует Ноах.

Рита (останавливается, оборачивается к Ноаху). Я сказала тебе, куда я иду. Я все тебе сказала!

Ноах. Да.

Рита.Так зачем ты тащишься за мной?

Ноах не отвечает.

Мне это не нравится.

Ноах.Это уж слишком. Должны же быть какие-то границы, не правда ли?

Рита.Ты сам это выбрал. Я тебя ничего не заставляла.

Ноах.Тебе не важно, что…

Рита.А если мне важно, так что? Ничего, я от этого не умру.

Ноах.Если бы ты действительно меня любила…

Рита.Возвращайся в контору, я скоро приду.

Ноах останавливается посреди двора, не знает, что ему делать, постепенно отступает в сторону.

(Мише.) Я принесла тебе поесть. Достала сегодня мясо. Вот, натушила. Тебе на три дня хватит.

Миша не отвечает и не двигается с места.

Ладно тебе, Миша. Пойдем, поднимемся.

Миша.Зачем?

Рита.Поставить кастрюлю.

Миша.Можешь поставить ее здесь.

Рита.Хватит тебе!

Миша.Протезы принесла?

Рита.Они готовы, но ты должен сам зайти в институт и забрать.

Миша.Вот как!

Рита.Сможешь ходить, сможешь бегать!

Миша.Куда мне ходить? Куда мне бегать? За тобой, что ли? В вашу контору? Я слышал, да, а как же! У вас там двуспальная кровать. Такая, значит, контора – с двуспальной кроватью!

Ноах (подскакивает к ним, кричит, обращаясь к Рите). Он никогда не согласится, ты не понимаешь? Он знает, что, если у него будут протезы, ты оставишь его!

Рита.Ты все еще здесь?

Ноах отступает в сторону.

Миша.Смотри-ка, он начал выступать, твой адвокат! Он только не знает… (Смеется.) Не знает, что ты мне не только еду… Не только протезы!..

Рита.Прекрати гоготать!

Миша.Ну да, как же! Услышит. Новый твой мужик… Новенькие туфельки! Израиль – новая страна, тут старые башмаки не годятся! Особенно такие – которые без ног. А что? Он такой лопух? Так пусть послушает! Пусть узнает. Ты ведь приходишь не только дать, но и кое-что получить. Кое-что, правда? Тебе ведь недостаточно того, что он тебе дает!

Рита молчит.

А чего? Скажи ему, не стесняйся.

Рита.Неправда! Я не…

Миша (понурившись). Верно, ты и это подаешь как милостыню… Из жалости… Как тушеное мясо. Чтобы я спал спокойно. Не мешал тебе. Со мной, с ним – какая разница? Главное, тишь да гладь – чтобы все почивали спокойно!

Рита.Иди домой. Я прошу тебя!

Миша.А я не хочу спать спокойно!

Рита.Да? А чего ты хочешь? Ненавидеть весь мир? Беспрерывно, без отдыха, без передышки?

Миша.С каких это пор ты стала «весь мир»? С каких это пор… Да, правда, мечтаю ненавидеть тебя. А что, и это хочешь отнять у меня? Ненависть мою – тоже хочешь прикарманить? А мне что же останется? (Отшвыривает кастрюлю, которую она принесла.) Вот!

Рита (как ни в чем не бывало поднимает кастрюлю). Я завтра еще принесу.

Ноах опять кидается к ним, пытается заговорить с Ритой.

Оставь меня! Отвяжись. Не до тебя теперь. После. (Уходит.)

Ноах делает неуверенный шаг к Мише, будто хочет что-то сказать ему, но потом отворачивается.

Пнина (не поднимаясь со скамьи). Здравствуй.

Ноах (только теперь замечает ее). Ты?..

Пнина.Добрый вечер.

Ноах.Добрый. Очень добрый, замечательный такой вечер!

Пнина. Что?..

Ноах.О чем ты?

Пнина.Как ты… вообще?

Ноах.Как я… вообще?

Пнина.Да, как ты?

Ноах.Спасибо, все прекрасно. А как ты?

Пнина.Тоже хорошо.

Ноах.Я очень рад. (Снова поворачивается к Мише и снова останавливается.)

Пнина (немного помолчав). Я вышла… немного… Дома невозможно… Слишком душно…

Ноах.Да, ты права.

Пнина.Платье… Ты помнишь? У которого вся спина открыта. Декольте. Так жарко…

Ноах смотрит на нее.

Что ты?..

Ноах.И шаль в придачу.

Пнина.Прости? Да, взяла шаль… Забыла…

Ноах.Конечно.

Пнина тихо и нежно смеется.

Что тебя смешит?

Пнина.Как рыбы…

Ноах.Почему вдруг – рыбы?

Пнина.Я – как рыба. Ты ведь думаешь, что я – рыба. Говорю, а на самом деле – под водой. Рот раскрывается, а слов не слышно.

Ноах.В самом деле?

Пнина приподнимается с лавки, протягивает руку, хочет застегнуть пуговицу на его рубашке.

(Отпрянув.) Ты что делаешь?

Пнина.Пуговица…

Ноах.Оставь, пожалуйста!

Пнина.Извини, я забыла. Когда-то я рожала тебе детей, а теперь ты стоишь рядом, так близко от меня, и я не смею застегнуть тебе пуговицу. Ничего не смею…

Ноах.Прекрати, хватит! Где ты живешь? О чем ты говоришь? Ты не видишь, не слышишь, что тут происходит? Не понимаешь?

Пнина.Я сейчас рассказывала папе про петуха. Как его зарезали… Ты помнишь? Мы с тобой вместе видели однажды… Как он смотрел на собственную кровь…

Ноах.Оставь меня! Я не желаю знать никакого папы! Никакого петуха! Ничто меня не остановит. (Кидается к Мише.) Никакие калеки! Никакие инвалиды! Меня этим не возьмешь – оторванными ногами! Да, я знаю – это твое оружие!.. Этим ты держишь ее. Но меня ты не удержишь!

Миша, передвигаясь с помощью рук, огибает его и поворачивает к выходу со двора.

Куда? Куда ты направился?

Миша.Куда надо. Куда мне надо, туда я и направляюсь! (Удаляется.)

Ноах (ему вслед). Не вздумай выслеживать ее!

Пнина.Он идет к морю.

Ноах.К морю?..

Пнина.Да. Я часто вижу его там.

Ноах. Ты?

Пнина.Да. (Решается вдруг рассказать, начинает с усмешкой.) И сейчас вот тоже… (Указывает на свое платье.) Ты не заметил? Я вся мокрая… Зашла почти по пояс…

Ноах.Ты? Зачем?

Пнина.Ты больше не бываешь там. Не приходишь. Даже по пятницам…

Ноах.А, я понимаю!

Пнина.Ты говорил, что не можешь жить без моря. Что обязан… хотя бы издали взглянуть иногда. Это то, что ты теперь делаешь?

Ноах. Что?

Пнина.Смотришь издали?

Ноах.Я вообще забыл о его существовании! Забыл, что есть такая вещь – море. Здесь, да? В двух шагах. За углом. Подумать, оно все еще там!.. Когда мы жили в Иерусалиме, оно было со мной, постоянно, рядом, вот – протяни руку и прикоснись. Бери его! Оно твое – это великое море… А теперь… Действительно – совсем позабыл его. Его мощь, красоту… Нет таких слов, чтобы описать его… У меня нет таких слов. Все позабыл… Кончится тем, что ты еще покажешь мне его, станешь объяснять, что это такое. Так и должно быть. Чем ближе к нему, тем оно меньше. Гаже. Уродливее. Кривее. Готово потонуть в собственной тине, в собственной мерзости. Так со всем – и с морем, и со свободой… (Стонет.) А!.. Почему это так? Почему любить – означает мучить тебя, детей? Ненавидеть его? Если хорошо одному, обязательно должно быть плохо другому? Обязательно? Вернуться домой, в Иерусалим? Это выход? Нет, не для меня! Кто-то испытывает меня. В этом все дело. Специально. Проверить, действительно ли я люблю. Действительно ли готов платить за любовь. За свободу. Платить и приносить жертвы. Да. Господь испытывает тех, кто верит в него, но и тех, кто его отвергает. Выдержать испытание – вот что главное. Мне плевать на это великое море! Это великое море для Иерусалима. Море для детей, для подростков, впервые высунувших нос из дому. Игрушечное море. Море наивных грез. Теперь я вышел в плаванье по настоящему морю – морю жизни. Безбрежному морю, со всей скопившейся в нем грязью, со всеми бурями и сражениями, интригами, конкуренцией, бизнесом, деньгами. Я заработаю кучу денег, я дам им всем! И тебе, и детям. Буду работать как вол, как осел, день и ночь!..