Стивен Кинг - Дьюма-Ки

– Валяй. – Теперь я не сомневался, что Персе в коробке нет. Испытывал разочарование и облегчение одновременно. – Ты нашел, тебе и открывать.

– Там рисунки, – добавил Уайрман. – Должны быть.

Я тоже так думал. Но вышла промашка. Когда Джек снял ржавую крышку, в коробке-сердце обнаружилась кукла Либбит, и, глянув на Новин, я словно вернулся домой.

«О-о-о-ох, – казалось, говорили эти черные глаза и алый улыбающийся рот. – Я так долго здесь пролежала, противный парниша!»

Когда я увидел, как куклу достают из коробки, словно выкопанный из могилы труп, жуткий, всепроникающий ужас охватил меня, взяв начало в сердце и распространившись по всему телу, грозя сначала расслабить, а потом парализовать все мышцы.

– Эдгар? – резко спросил Уайрман. – Что с тобой?

Я приложил все силы для того, чтобы взять себя в руки. Более всего на меня подействовала беззубая улыбка. Как и кепка жокея, она была красной . И, как в случае с кепкой, я чувствовал, что рехнусь, если буду слишком долго на нее смотреть. Улыбка, казалось, утверждала, что происходящее со мной в новой жизни – всего лишь сон, который я вижу, лежа на койке в отделении реанимации, тогда как машины поддерживают жизнь в моем изувеченном теле… и, может, меня это устраивало, лучше просто быть не могло, потому что случившееся во сне не могло причинить Илзе вреда.

– Эдгар? – Джек шагнул ко мне, и кукла в его руке наклонилась вперед, выражая насмешливое сочувствие. – Вы же не грохнитесь в обморок?

– Нет, – ответил я. – Дай на нее взглянуть. – А когда он попытался передать куклу мне, покачал головой: – Я не хочу ее брать. Просто подними.

Он выполнил мою просьбу, и я понял, откуда взялось ощущение мгновенного узнавания, чувство возвращения домой. Не из-за Ребы или ее недавней близняшки, хотя все три куклы были тряпичными, то есть похожими. Нет, причина заключалась в том, что я уже видел ее на нескольких рисунках Элизабет. Только я решил, что на них изображена няня Мельда. В этом ошибся, но…

– Куклу подарила ей няня Мельда, – сказал я.

– Точно, – согласился Уайрман. – И она стала ее любимой, потому что Либбит рисовала только эту куклу. Вопрос в том, почему она оставила ее здесь, когда семья уезжала из «Гнезда цапли». Почему заперла в тайнике?

– Иногда куклы впадают в немилость. – Я смотрел на этот красный, улыбающийся рот. По-прежнему красный, пусть и прошло столько лет. Красный, как то место, куда уходят прятаться воспоминания, когда они ранены, и человек не может нормально соображать. – Иногда куклы начинают пугать.

– Ее рисунки говорили с тобой, Эдгар. – Уайрман покрутил куклу в руке, вернул Джеку. – Как насчет куклы? Она скажет тебе, что мы хотим знать?

– Новин, – сказал я. – Ее зовут Новин. И мне бы хотелось сказать – «да», но со мной говорят только карандаши и рисунки Элизабет.

– Откуда ты знаешь?

Хороший вопрос. Откуда я это знал?

– Просто знаю. Готов спорить, она могла бы поговорить с тобой, Уайрман. До того, как я выправил тебе мозги. Когда у тебя еще было шестое чувство.

– Этот поезд уже ушел. – Уайрман порылся в пакете с продуктами, нашел упаковку с ломтиками огурца, съел пару. – И что нам делать? Возвращаться? Потому что я чувствую, если мы отправимся в обратный путь, мучачо, то уже больше никогда не соберемся с духом, чтобы прийти сюда еще раз.

Я придерживался того же мнения. А вторая половина дня катилась к вечеру.

Джек присел на лестницу, устроился на две или три ступени выше тайника. Куклу держал на колене. Солнечный свет, цепляясь за остатки верхних этажей, окутывал их желтой дымкой. Вид этот будоражил чувства, так и просился на холст. Могла получиться потрясающая картина: «Молодой человек и кукла». И его манера вот так держать Новин что-то мне напоминала, но я никак не мог понять, что именно. Черные глаза-пуговицы куклы, казалось, смотрели на меня, смотрели самодовольно. «Я многое видела, паршивый парниша. А здесь я видела все. Я знаю все. И очень плохо, что я – не рисунок, которого ты можешь коснуться своей призрачной рукой, не так ли?»

Да. Именно так.

– В свое время я мог бы заставить ее говорить, – нарушил долгую паузу Джек.

На лице Уайрмана отразилось удивление, но в голове у меня раздался легкий щелчок, как происходит, когда тебе наконец-то удается поймать ранее ускользавшую от тебя мысль. Теперь я знал, почему мне показалась столь знакомой его манера держать куклу.

– Увлекался чревовещанием, не так ли? – Я надеялся, что в голосе не слышится надрыва, но сердце замолотило по ребрам. Я подозревал, что на южной оконечности Дьюма-Ки возможно многое. Даже ясным днем.

– Да. – В улыбке Джека смешивались смущение и приятные воспоминания. – В восемь лет я купил книжку о чревовещании и увлекся им, главным образом потому, что отец покупку не одобрил. Сказал, что я попросту выбросил деньги на ветер и скоро оставлю это занятие. – Он пожал плечами, и Новин качнулась на его ноге, будто тоже хотела пожать плечами. – Больших успехов я не достиг, но в шестом классе выиграл конкурс талантов. Отец повесил медаль в своем кабинете. Для меня это многое значило.

– Да, – кивнул Уайрман. – Для мальчика это большое дело – похвала сомневающегося отца.

Джек вновь улыбнулся, уже широко, и улыбка эта, как всегда, осветила его лицо. Чуть сдвинулся, и Новин сдвинулась вместе с ним.

– Лучше не бывает. Я был застенчивым мальчиком, и чревовещание немного облегчило для меня общение с людьми. Мне стало проще говорить с ними. Я всегда мог прикинуться, что я – Мортон. Мой двойник, знаете ли. Мортон-остряк, который способен сказать что угодно кому угодно.

– Они все остряки, – кивнул я. – Думаю, так принято.

– Потом я перешел в среднюю школу, а там чревовещание не котировалось, в сравнении, скажем, с умением кататься на скейтборде, вот я его и забросил. Даже не знаю, что случилось с книгой. Называлась она «Отдай свой голос».

Мы молчали. Дом дышал сыростью. Совсем недавно Уайрман убил атаковавшего нас аллигатора. Теперь я едва мог в это поверить, хотя в ушах еще отдавался грохот выстрелов.

Первым нарушил тишину Уайрман:

– Я хочу услышать, как ты это делаешь. Заставь ее сказать: «Buenos dias, amigos, mi nombre es Noveen [187], и la mesa [188]течет».

Джек рассмеялся.

– Да ладно вам.

– Нет… я серьезно.

– Я не могу. Если какое-то время этим не заниматься, забываешь, как это делается.

По собственному опыту я знал, что он, возможно, прав. Когда речь идет о приобретенных навыках, память похожа на дорожную развилку. По одному ответвлению – навыки, которые сродни езде на велосипеде; если ты им обучился, они остаются с тобой навсегда. Но творческие, пребывающие в постоянном изменении навыки, за которые ответственны лобные доли, нужно практиковать регулярно, чуть ли не ежедневно, и они легко забываются, а то и теряются полностью. Джек говорил, что чревовещание – один из таких навыков. И хотя у меня не было причин сомневаться в его выводе (чревовещание подразумевало создание новой личности, не говоря уже об отказе от собственного голоса), я сказал: