Павел Мейлахс - На Алжир никто не летит

Час тянулся за часом. Из часа вытекал другой час. Из причины — прошедший час — вытекало следствие — час начинающийся. Я плохо помню тревожное, тяжелое смятение, царившее у меня в голове. Зато отчетливо помню, где находилось мое тело — на койке.

Два-три раза я выходил покурить, до ужаса боясь разбудить кого-нибудь; первый раз я дико испугался, не сумев совладать с дверью, — подумал, что на ночь их окончательно запирают и теперь для меня не будет даже пятиминутных передышек, а потом чужими губами курил чужую сигарету, держа ее в чужих пальцах, глядя на чужой ночной двор. Я прошелся в тапках по двору, оглядывая его там и сям, рассчитывая найти какой-нибудь изъян в его устройстве, который мог бы дать мне шанс. Но не нашел. Даже ноги не успели отсыреть. Это тебе не психоз, это жизнь.

И опять — идти обратно, лежать и ждать.

…Я не помню, когда я почувствовал, что в заведении началась кой-какая жизнь и уже можно идти в последний бой, к которому, как всегда, я не был готов. Преодолевая этапы, узлы заведения, я добрался до вахты, где дежурил незнакомый мне человечек (не всех тут я еще успел узнать). Я сказал человечку, что хочу уйти, понимая, что он меня не отпустит, — но тут главное было начать. Человечек и не отпустил, было, однако, видно, что он самую малость изумлен. Не надеясь на успех, я начал возражать, говорил, что они не имеют права держать меня здесь насильно, но он искренне меня не понимал.

— Иди, иди отсюда, — говорил человечек.

Я понимал, что это всего лишь попка, от которого ничего не зависит, но и понимал также, что чем раньше начну, тем лучше.

Какое-то мутное, непонятно где проведенное время. Непонятно где в рехабе.

Наконец появился Саня.

Не хотелось его расстраивать. Но я сказал ему:

— Саня, я хочу уйти.

— Чего? Сдурел? Зарядка сейчас, иди собирайся.

И я как-то просел. Силен был этот Саня, и не потому что здоровый. Просто отмахнулся от дурацкой выходки и забыл.

— Дай хоть давление померить.

— Давай следуй распорядку. Потом померяешь.

И я поплелся вместе с другими…

Я прятался в воспоминания, оказалось, это очень действенный способ. Моей неспавшей голове это было нетрудно.

Сырая, тускло отсвечивающая земляная дорога среди темного леса. Электросварка в темноте за окном. «Желудок у котенка — не больше наперстка», — сказал ласковый женский голос из телевизора. Наконец в голове загудело с детства волновавшее меня: «Во Францию два гренадера из русского плена брели…»

Это было спето голосом отца.

Еще не дойдя до места, я подошел к Сане и, побледнев, тихо сказал ему:

— Саня, я уйду.

Он ничего не ответил, продолжал идти. Его белая куртка блестела в темноте.

— Ты меня слышал, — сказал я ему вслед.

Он опять ничего не сказал, но я понял, что теперь он действительно услышал.

Все построились на зарядку, а я не стал. Я устроился немного поодаль и закурил.

Они делали зарядку, иногда с любопытством оглядываясь на меня. Мне было пофиг на их взгляды.

Внезапно мной овладел глумливый ржач, когда я в очередной раз взглянул на этих прыгающих. Хорошо хоть не вслух.

Саня был хмур, но меня не трогал.

Зарядка кончилась, и мы пошли назад, точнее все пошли, а я побрел, среди кромешного зимнего мрака.

Ко мне сунулся Леха:

— А ты чего зарядку не делал?

— Я ухожу.

— Уходишь?

— Да.

Он еще что-то попытался спросить, до всего ему было дело, но я только слабо махнул рукой: не до тебя сейчас. Он отстал.

«Во Францию два гренадера из русского плена брели…»

Вернулись.

— Саня, ты сказал, давление.

— А, да. Умеешь с этой хреновиной обращаться?

172/104.

Примерно этого я и ожидал. И знал, что это только начало.

Надо сказать, уже давно перед глазами проплывали черные мошки, затылок не то чтобы болел, но я его чувствовал, противно подташнивало. Я игнорировал все это, но постепенно игнорировать становилось все труднее. Откуда я знаю, какой у меня предел? Может, три километра до, а может, и три сантиметра. Ведь не мальчик уже. Но выяснить это, похоже, можно только постфактум. Не хотелось бы выяснять.

Саня куда-то делся, потом снова появился.

— Мне нужна таблетка.

— Какая еще таблетка? — сразу насторожился Саня.

— Да нормальная, нормальная. От давления. У меня есть.

— И что ты хочешь?

— Да как что, ты чего? Таблетку, естественно.

Саня задумался. Совсем я его, беднягу, запутал.

— Ты же их вроде не пил?

— Не надо было. А сейчас у меня давление скакнуло, понимаешь?

Вроде бы понял. В смысле, понял меня, но не что ему самому делать.

— Лариска придет, с ней говори. А я, — Саня покачал головой, пожал плечами, — а я не знаю.

— И когда же она придет?

Саня посмотрел на часы.

— Да вот… Скоро уже должна.

Все и дальше пошло согласно распорядку. Мы собрались, и это было логично, в комнате для собраний. Я понял: мой утренний демарш хотят сделать несуществующим. Нет, ребята, вы меня не поняли.

Я заявил:

— Я хочу уйти.

— Но почему? — наивным тоном спросила Лариса, видимо, уже все знавшая.

Потому что у вас у всех фимоз головного мозга, доктринеры тупорылые, гробы повапленные, потому что заставляете меня всякой фигней маяться и потому что таблеток от давления не даете. Не будь хотя бы последнего фактора…

— Я не обязан объяснять.

— Но так же нельзя. Ты тут и недели не пролежал.

— Почему нельзя? Меня не насильно сюда доставили, и, вообще, вы права не имеете меня держать.

Клянчить было бесполезно, и я решил говорить почти все, что думаю.

— Давай-ка я тебе кое-что расскажу. У нас был случай…

— Вот этого только не надо, — я разозлился.

Фалуют меня, как бабу.

— Ты сам потом спасибо скажешь, вот увидишь. А сейчас ты просто не можешь решать. У тебя недавно психоз был. Выпьешь по новой — он опять начнется. Я много такого повидала. Может быть, сейчас твой последний шанс.

— С каких… С чего ему начаться?

— Ну, ты же пить пойдешь, — с грустью констатировала Лариса.

— Откуда ты знаешь, куда я пойду?

Да хоть бы и пить. Ваше, что ли, дело?

Лариса смотрела на меня, несмышленыша, почти с материнской заботой.

— Ну а куда еще. Это ж все известно.

— Чего тебе известно? Так, а начальство ваше где?

— Их сейчас нет. Да и пойми ты, не их дело тебя отпускать.

— Как это «не их»? Как я могу им позвонить?

— Я не знаю.

— А кто еще может решить этот вопрос?

Дальше пошла вовсе уж ахинея: Кузьмич заболел, дядя Леня в запой ушел, баба Зина ключи потеряла. Не могу воспроизвести.

— Вы как разводилы рыночные, — сказал я.

Присутствующий здесь Саня громко хмыкнул и посмотрел в потолок. Ничего не сказал, вообще в разговоре он не участвовал, лишь этим хмыком обозначив свое присутствие. Что-то потихоньку он стал соображать. Или мне показалось.