Г. Семга - Блатные и уличные песни

Так не верьте, парни, в девичьи слезинки.
В них обмана много, много лжи.
Так скажи, зачем с тобой мы повстречались?
Было мне семнадцать, я не знал что впереди…

Заиграли жалобно аккорды,
Побежали пальцы по ладам,
Помню я глаза твои большие
И твой гибкий, как у розы, стан.

Я напрасно счастья добивался,
Мое счастье где-то за луной.
Доставать мне, детка, его надо
Не моей преступною рукой.

Строил я канал Белобалтийский,
В Мурманске я тоже отбывал.
Тяжкий труд ведь не для всех полезен.
Он мне исправимости не дал.

И теперь как тип неисправимый
Я бреду в этап в Колымский край.
Этот путь, наверное, последний,
До свиданья, милая, прощай.

Осенний шептал ветерок.
Падая, листья шуршали.
Я выхожу на перрон,
Где меня долго так ждали.

Пусть не пришла
Ты к поезду встретить сыночка,
Я сам могу тихо дойти
До милого мне уголочка.

Но, оказалось, пришла!
Что тут скрывать, скажу прямо:
Долго ты сына ждала,
Милая, родная мама!

Нежные глазки твои
Блеснули тогда на закате,
Когда к материнской груди
Прижался сынок твой в бушлате.

«Сын мой родной! —
Ты, вся в слезах, прошептала, —
Сын мой вернулся домой,
И жизнь моя радостней стала!»

Скажу я ей тихо: «Веди,
Веди меня в ту же избушку,
Где в детстве я плакал тайком,
Когда затеряю игрушку.

Где вырос я,
Где лаской твоей был согретый,
Где в детстве гонял голубей
Порою на крыше раздетый».

За круглым семейным столом,
Полнее бокал наливая.
Шипучим «Шампанским» вином,
Я пью за тебя, мам родная!

Пью за матерей,
Что сына с тоской провожают,
Ну а потом с лагерей
Седых на перронах встречают.

Едет карета по улице темной,
В ней два лягавых сидят.
Я между ними с руками связными,
В спину два дула глядят.

Помнишь, ты, милая, шла ты, строптивая,
Я ж тебя там не бросал.
Годы промчались, и мы повстречались,
Я тебя «милой» назвал.

Ты полюбила за нежные ласки,
За кличку мою «Уркаган»,
Ты полюбила за крупные деньги,
За то, что водил в ресторан.

Моя дорогая… Моя дорогая,
Ты помнишь, как вместе с тобой
Мы целовались и обнимались,
И я восхищался тобой?

Помню, подъехали трое на санях
И звали на дело меня.
А ты у окошка стояла и плакала
И не пускала меня.

Ты говорила мне, что очень строгий
Войдет в силу новый закон.
Я это знал, но тебе не сказал, что
Он в августе был утвержден.

Тебя не послушал, зашел в свою комнату,
Взял из комода наган.
Слегка улыбнулся и в путь устремился,
Лишь взгляд твой меня провожал.

Помню, подъехали к зданью огромному,
Встали и тихо пошли,
А кони с подельником с места сорвались
И затаились в ночи.

Помню, зашли в это зданье огромное —
Кругом стоят сейфы, шкафы.
Деньги советские, марки немецкие
Смотрят на нас с высоты.

Помню, досталась мне сумма огромная —
Ровно сто тысяч рублей.
И нас, медвежатников, ВОХРа из МУРа
Всех повязала во тьме.

Едет карета по улице темной,
В ней два лягавых сидят.
Я между ними с руками связными,
В спину два дула глядят.

В городке далеком где-то
Одиноко ты живешь.
Как весеннего рассвета
Ты меня все время ждешь.

Тяжела тюрьмы дорога,
Не бывавшим не понять.
Подожди еще немного,
Может, встретимся опять.

Вспомню милые улыбки,
Вспомню сталь прелестных глаз.
И вполголоса, тихонько,
Я спою последний раз.

Женушка-жена, только ты одна,
Только ты одна в душе моей.
Где бы ни был я, милая моя,
Нет тебя дороже и милее.

Как всегда, меня ты встретишь.
Я спрошу: как ты живешь?
Ты мне ласково ответишь
И любимым назовешь.

Пропою сейчас я про бутылку,
Про бутылку с огненной водой.
Выпьешь ту бутылку, как будто по затылку
Кто-то примочил тебя ногой!

Бутылка вина — не болит голова.
А болит у того, кто не пьет ничего!

А вот стоят бутылочки на полках,
В магазинах молча ждут гостей,
А ханыги, словно злые волки,
Смотрят в них из окон и дверей.

Бутылка вина — не болит голова.
А болит у того, кто не пьет ничего!

В каждой капле есть твое мгновенье,
В каждой рюмке — собственная жизнь,
В каждой есть бутылке преступленье,
Выпил — со свободою простись!

Бутылка вина — не болит голова.
А болит у того, кто не пьет ничего!

Хорошо к бутылочке прижаться,
Еще лучше — с белой головой.
Выпьешь три глоточка —
получишь три годочка,
Сразу жизнь становится иной.

Бутылка вина — не болит голова.
А болит у того, кто не пьет ничего!

Уж давно бутылочки я не пил
За тюремной каменной стеной,
А в душе зияют мрак и пепел,
Он меня не греет уж давно.

Бутылка вина — не болит голова.
А болит у того, кто не пьет ничего!

Завезли нас в края отдаленные,
Где леса и болотная ширь.
За вину, уж давно искупленную,
Заключили в былой монастырь.

И забилося сердце кручиною,
И наполнилась грудь тут тоской.
Порешили мы, трое молодчиков,
Пробираться тихонько домой.

Трое суток бежали без устали,
Но хотелося нам отдохнуть.
Кстати, в поле сарай был заброшенный.
Порешили все трое уснуть.

Но в сарай тот нежданно-негаданно
Вдруг облава на нас набрела.
Нас обратно везти не приказано.
Так судьба уж была решена.

Но обратной дорогой знакомою
Беглецов тихо стража ведет.
Тридцать верст провела и раздумала.
Что случилося? Каждый поймет…

Расстреляли далёко на Севере,
Расстреляли небрежной рукой.
А крестьяне селения местного
Заровняли могилки землей.