Г. Семга - Блатные и уличные песни

Для меня всегда большое счастье,
Я всегда благодарить готов,
Что в твоем письме за словом «Здравствуй!»
Есть еще немало теплых слов.

И дороги, трудности осилив,
В край далекий тундры и лесов
Письма мне надежду приносили
И, как воздух, чистую любовь.

Ты, когда писала, верно знала,
Что любовью, верностью своей
Ты меня от холода спасала,
Укрывала в тень среди ветвей.

Если мне в этапах было трудно,
Если колкий ветер дул в лицо,
Ты всегда, и в праздники, и в будни,
Мне на помощь слала письмецо.

Снег и грязь топтали мои ноги.
Ты меня повсюду берегла,
Потому что эти все дороги
Ты со мною об руку прошла.

Для меня всегда большое счастье,
Я всегда благодарить готов,
Что в твоем письме за словом «Здравствуй!»
Есть еще немало теплых слов.

Ничего от тебя мне не надо,
Только знай, что на этом веку
Я в душе своей капельку яда
Для тебя все равно сберегу.

Только знай, что на этом веку
Для тебя все равно сберегу…

Мне хотелось тебя подстеречь
У ворот твоих в полночь глухую,
И в лопатки целованных плеч
Засадить тебе сталь голубую.

Я хотел тебя взять неусталую,
Отнести под черемуху в сад,
Где впервые меня напоила
И в напиток подсыпала яд.

Так играй же, проклятая гитара!
Чтоб покойника бросило вдрожь…
Наша жизнь — алкоголь и решетка,
И цена ей — поломанный грош.

А колючая проволока тоже
Нам дана вместо роз и акаций.
И сама проститутка-луна,
Выплывая, смеется над нами.

Ничего от тебя мне не надо,
Только знай, что на этом веку
Я в душе своей капельку яда
Для тебя все равно сберегу.

Только знай, что на этом веку
Для тебя все равно сберегу…

Когда наступает глубокая осень,
В садах осыпаются желты листы…
Усталое сердце спокойствия просит.
К тебе, дорогая, стремятся мечты…

А помнишь, родная, осенний тот вечер?
В тот вечер вернулся из лагеря я.
На сердце таилось желаний так много,
Но я почему-то стеснялся тебя.

А как бы хотелось начать все сначала,
Но круто расходятся наши пути.
Вернуться б обратно, сказать только слово,
И это последнее слово — «прости»…

Прости, дорогая! Сейчас ты далёко.
Сейчас ты далёко, далёко и я…
Но ты не осталась такой одинокой,
Каким одиноким скитаюся я.

Ах, мама, мама! Родимая мамаша!
Забыл твой голос, забыл, где ты живешь.
Проклятая жизнь воровская наша!
Сошел с пути. Пути в распутье не найдешь.

Распутье, путь-дорога всем знакома —
По ней пошли, кто проклят был судьбой,
По ней пошли все, кто ушел из дома.
В распутье-путье пути жизни воровской.

А там в углу сидит один угрюмый,
Он был из тех, кто проклят был судьбой.
Сидит давно и совесть пропивает
В распутье-путье пути жизни воровской.

Ах, мама, мама! Родимая мамаша!
Забыл твой голос, забыл, где ты живешь.
Проклятая жизнь воровская наша!
Сошел с пути. Пути в распутье не найдешь.

Я тебя вспоминаю, Катюша!
Полный нежности искренний взгляд.
Вспоминаю тебя, потому что
Не вернуть нашу юность назад.

Отшумели «Амурские волны»,
С неба наша упала звезда.
Поднимаю бокал этот полный
За твои голубые глаза.

Не смогла нас любовь переполнить,
И была она так коротка,
Что осталось теперь только помнить
Легкий взмах голубого платка.

Сколько писем я слал из далёка,
Но не всем им случилось дойти.
Так как кроме тебя, синеокой,
Их читал еще кто-то в пути.

Может, рвал их, совсем не читая,
И к тебе не дошел мой привет.
Из Колымского дальнего края,
Где тобою я жил десять лет.

Из Колымского белого края,
Где тобою я жил десять лет.

Когда слушаю вальс этот старый,
Я как будто бы чувствую вновь,
Что сомкнули с шампанским бокалы,
Пьем за нашу с тобою любовь.

Я тебя вспоминаю, Катюша!
Полный нежности искренний взгляд.
Вспоминаю тебя, потому что
Не вернуть нашу юность назад.

Журавли улетели, журавли улетели.
Опустели поля, разыгрались ветра.
Лишь оставила стая среди бурь и метелей
Одного с перебитым крылом журавля.

Застилает туман непроглядные дали,
Затухает навеки великий простор.
Скрип льняного крыла,
словно скрежет кандальный,
А в глазах, как безумный, бесцельный укор.

Был когда-то и я по-ребячьи крылатый,
Исчертил в своей жизни немало дорог…
А теперь вот лежу я в больничной палате.
Так безвременно рано я затих и умолк.

Где-то рядом командуют четко и мерно,
Будто вновь собирают в дальний этап.
У большого окна моя серая койка,
За окном догорает багряный закат.

Ну и что ж! Ну и пусть! Какое мне дело,
Что багряный закат до утра догорит.
Журавли улетели, журавли улетели.
Только я с перебитым крылом позабыт.

Звенит звонок. Пора расстаться,
Пора расстаться с буйной головой.
Слезами горькими мать моя зальется,
Еще не скоро я вернусь домой.

Друзья, друзья… Таких не надо!
Друзья сгубили молодость мою.
А я шагаю тихо по проспекту
И эту песню, эх, вам пою.

Всего сидел четыре года,
А в пятый вздумал, вздумал убежать.
Сломал я медную, медную решетку
И в путь далекий пустился бежать.

Пришел домой под воскресенье,
Жене всю правду, правду рассказал.
Она пошла, пошла и заложила…
И снова мирная, мирная тюрьма.

Я думал тюрьма. тюрьма — это шутка.
А тюрьма — это просто лагеря.

Салам алейкум, камера шестая!
Салам алейкум, узкий коридор!
Салам алейкум, лысый мой начальник,
И ты, паскудник, проклятый прокурор!

И ты не жди, не жди меня, дорогая!
А я попал тут в камеру — шестая.
Пятнадцать лет за тюремной решеткой,
А потом уж, потом молодость пройдет.