Михаил Айзенштадт-Железнов - Другая жизнь и берег дальний

— А что это у тебя в руке?

— В руке? — с притворным непониманием спросил Иван Иваныч. — В руке? Ах, это яйцо.

Анна Ивановна встрепенулась.

— Яйцо? — крикнула она. — Ты говоришь, яйцо? Настоящее яйцо? Куриное?

У Ивана Иваныча, как у большинства эмигрантских мужей, позыв к юмору появлялся в самое неурочное время.

— Нет, — сказал он. — Яйцо не куриное, а лошадиное.

Анна Ивановна враждебно взглянула на своего законного супруга.

— Где ты яйцо достал? По жребию выиграл?

— Нет, не по жребию, — ответил Иван Иваныч. — Купил по случаю на черном рынке. Заплатил за него пальто, пару брюк и три носка. Теперь у меня остался только один носок.

— Не беспокойся, — сказала Анна Ивановна. — Я дам тебе салфетку вместо носка. Даже лучше греет. Подай-ка сюда яйцо.

Иван Иваныч, как бы священнодействуя, передал своей благоверной этот замечательный и редкий пищевой продукт куриного производства. Анна Ивановна долго любовалась яйцом, а затем со многими предосторожностями, положила его на тарелку.

— Знаешь, что я с этим яйцом сделаю!? — воскликнула она восторженно. — Я т е б е приготовлю яичницу! Настоящую яичницу! Как в добрые старые времена в Париже — помнишь? Но ты не смей никому заикнуться, что у нас яйцо. Не то сбегутся, как хищные звери. Вся беженская колония в Марселе придет. А если кто добудет пропуск, то и из Тулузы явится. И не смей ничего говорить своему приятелю Полушубкину. У него такой нюх, что не дай Бог. Если он сегодня появится в нашем доме, клянусь Богом, я тебе устрою скандал.

Иван Иваныч, конечно сознавал, что он столь же ответственен за Полушубкина, как за Сталина и Гитлера, Петэна, Лаваля. Поэтому он ничего не сказал; это для всякого мужа, вообще, благоразумно.

В комнате воцарилось молчание. Потом, взглянув на своего дорогого мужа с обычным недружелюбием, Анна Ивановна спросила:

— У американского консула был?

— Да, — нерешительно ответил Иван Иваныч, — был.

— И что же?

— Ничего.

— Ну и отлично, — сказала Анна Ивановна. — Ни в какую Америку мы все равно не поедем. Надо здесь выждать. Нельзя торопиться. У меня такое предчувствие, что все скоро кончится. Я всегда верю в свою женскую интуицию.

— Конечно, — быстро и без всякого воодушевления согласился Иван Иваныч. — Конечно, торопиться нечего. Но все же, думается мне, надо уехать отсюда прежде, чем с голоду подохнем.

— Не будь паникером, — оборвала приват-доцента жена. — Продовольственное положение заметно улучшается. Если такому неудачнику, как ты, удалось получить яйцо, значит наступает перелом. Немцы скоро уйдут, и мы вернемся домой, в Париж.

Впервые в жизни Иван Иваныч ответил жене вызывающе.

— Мы едем в Америку. Как только получим визу, поедем.

— Никакой визы мы не получим, — сказала Анна Ивановна. — Стоит только американскому консулу на тебя посмотреть, чтобы у него пропала всякая охота вообще кому-нибудь выдавать визы.

— А вот и не угадала! — торжествующе воскликнул Иван Иваныч. — Мы с консулом в самых лучших отношениях! Десять минут с ним сегодня беседовал и все по-английски! Я превосходно овладел английским языком. Помнишь самоучитель, который нам дала Маруся? Я весь самоучитель наизусть запомнил. Изъясняюсь совершенно свободно. Беда только, что я ни одного слова из того, что сказал консул, не понял. Полагаю, что он не чистокровный американец.

Иван Иваныч сладко зажмурил глаза и, после краткого молчания, возобновил:

— Америка вовсе не такая дикая страна, как ты думаешь. Там можно устроиться. Мой кузен Жан-Жак Бородавкин три года назад уехал в Америку и уже зарабатывает там бешеные деньги. Целых двадцать долларов в неделю. Представь себе — двадцать долларов, четыре тысячи франков в неделю! А если он еще ухитряется свое жалованье продать на черном валютном рынке, то это составляет не четыре тысячи франков, а пять тысяч! Даже если ему выплачивают жалованье фальшивыми долларами, он все-таки может получать по три тысячи франков в неделю. Сумма! Недаром все в Америке миллионеры!

— Ах так, ты уже собираешься с т а т ь американским миллионером! — ехидно заметила Анна Ивановна.

— Да — гордо ответил бывший приват-доцент. — Может быть, мне в Америке посчастливится и я там получу такую же должность, что и в Париже — консьержа. И даже если мне будут платить не двадцать, а пятнадцать долларов в неделю, это составит около двух с половиной тысяч франков! Я, конечно, стану миллионером!..

Иван Иваныч был в плохом настроении. Он шагал взад и вперед по комнате, время от времени поглядывая в окно на ненавистный Риверсайд Драйв и реку Гудзон, которую американцы почему-то дико и непонятно называют Ходсон.

— Ну и река! — в сердцах процедил Иван Иваныч. — Не то, что наша матушка Сена.

В комнату вбежала Анна Ивановна. Вернее впорхнула, а не вбежала. Странное влияние оказывает Америка на женщин. Как только женщина попадает в Америку, она перестает ходить и начинает порхать. На голове у нее красовалась модная шляпка, похожая на пепельницу, в которой неожиданно расцвели грибы. Анна Ивановна бросила на диван несколько пакетов, тяжело уселась, глубоко вздохнула и печальным голосом, от которого душа могла разорваться на части, промолвила:

— Господи Боже мой, как я устала!..

Это еще одна из странных и страшных особенностей Америки. Тут женщины смертельно устают прежде, чем они начинают что-нибудь делать.

— Еще бы не устать, — сказал Иван Иваныч. — Целые дни по магазинам бегаешь. С ума сойти можно. Деньгами швыряешь направо и налево. Триста франков за пару чулок! Тысяча франков за шляпку! Квартирная плата обходится нам в три тысячи франков в месяц. Тридцать тысяч франков в год! Я же не миллионер! Зарабатываю только шестьдесят долларов в неделю!

Иван Иваныч еще раз остановился у окна и посмотрел с остервенением на Гудзон.

— Ну и страна, — сказал он. — На каком языке здесь говорят? Непонятно. Захожу в русскую газету, за подписку уплатить, так там говорят по-сербски! Забежал во французскую газету, — так только по-еврейски и говорят! А по-английски никто нигде не говорит. Это нам в Марселе казалось, что в Америке говорят по-английски. Помнишь, какие мы иллюзии в Марселе строили? Как рвались в Америку?

— Это ты рвался, а не я, — сказала Анна Ивановна. — Да только перестань волноваться. Помни, что у тебя печень не в порядке.

— Конечно помню, что у меня печень не в порядке, — сказал Иван Иваныч. — В этом-то и вся беда. Надо пойти к врачу. Да разве в Америке можно найти таких врачей, как у нас в Париже? Помнишь, доктора Вигдоровича? Какой был врач! Какой идеалист! Какой бессребреник! Он не только бесплатно лечил наших эмигрантов, но и хоронил их за свой счет. Разве американский врач это для тебя сделает? Конечно нет! К концу доктор Вигдорович совершенно разорился; ему приходилось хоронить по десять-пятнадцать человек в неделю. Не возражай пожалуйста! Мы уезжаем отсюда. Назад в Париж, где можно жить по-настоящему. Где можно ужинать в ресторане, а не в аптеке… Где лекарства можно заказать в аптеке, а не в галантерейном магазине. В Париж! Ах, Париж, Париж! Ресторан «Ше Гаврилюк Рюсс!» Гадалка Мадам Шербатоф! «Последние Новости»! Культура! «Самовар Монпарнасс»! Цыганские песни авек аккомпаниман на гитаре!