Наталия Осташева - Но свет в домиках горит

У рынка мужчина лет шестидесяти ведет за руку мальчика лет пяти.

– Деда! Деда! Зачем мы идем на лынок?

– Покупать огурчики, помидорчики.

– Но я не люблю огулчики, помидолчики!

– Я тоже не люблю.

– Так зачем?

– Видишь ли, Игоряша…

– Деда-деда! – нетелпеливо пелебивает Иголяша. – Давай лучше покупать ледиску и свистульки!

– Но я не люблю редиску.

– Я тоже не люблю!

– Так зачем?

– А свистульки!

– Нарисуете мне сегодня цветочек? – спрашиваю баристу Кирилла.

– Нет, сегодня не цветочек, сегодня кое-что другое, я отрабатываю технику, – загадочно отвечает художник.

– Неужели наконец котика?

– Ну нет, не котика. Котик – это…

– Пошловато! – подсказывает бариста Павел.

– Пока рисуешь котика, кофе остывает. В котике в этом смысле нет никакого смысла, только котик ради котика, – философски замечает Кирилл.

– И пошловато! – подсказывает Павел.

– Ну так если прикрыть крышкой, то и не будет пошловато, а я буду знать, что там котик, – предлагаю я варианты.

– Если прикрыть крышкой, котику будет темно, – медленно произносит Кирилл, что-то вырисовывая на моем кофе. – Вы не против, если тут с краю будет немного ванильного сахара?

– Нет уж, это будет слишком сладко, – возражаю я.

– Буквально совсем крошечка, вот тут с краешку, – умоляет Кирилл.

– Вы рисуете снежные вершины? – оживляюсь я.

– Ну почти.

– Что же это, что, покажите?

– Секунду.

– Это Фудзияма?

– Нет.

– Это Джомолунгма?

– Нет.

– Это… это…

– Всё. Не получилось.

– Сок пока не пей, пусть немного согреется, – говорит суровый на вид папа с вот такенными плечами крохотному мальчику лет трех.

– А бутербродик я буду? – мальчик показывает на два тройных бургера, каждый размером с его голову.

– Какой ты хочешь бутербродик? – папа открывает оба.

– А что там внутри? – спрашивает мальчик.

– Котлетка, сыр, помидорчик…

– Вот этот! – указывает мальчик на коробочку.

Огромный папа придвигает к ребенку бигмак, закладывая оставшийся себе в рот целиком.

– Привет! Вот тебе красный шарик! – выскакивает из-за угла менеджер месяца.

– Секундочку… – мальчик сосредоточенно отщипывает краешек булочки с кунжутом, затем поворачивается к менеджеру и улыбается ему. – Спасибо!

– Как бутербродик? – улыбается и папа, заморивший червячка.

– Очень вкусно! – мальчик доедает свой пиксел. – А что здесь написано?

– Макдональдс, – говорит папа неразборчиво.

– Накдональдс? – мальчик приставляет ладошку к уху.

– М-мак. Мак, первая «м», – артикулирует папа.

– Как машинка?

– Как машинка, как мама, как магазин.

– М-мак… – пробует мальчик слово на вкус.

– А что такое мак?

– Мак… – ненадолго задумывается папа.

– Мак!

– А! Помнишь, на маковом поле Элли заснула со Львом и с Тотошкой?

– М-мак! – повторяет мальчик. – А как делают апельсиновый сок?

– Из апельсина сок выжимают.

– И всё?

– В идеале – и всё, но тут, наверно, воду добавляют и сахар.

– Воду́.

– Вóду.

– Вóда.

– Водá.

– А лук тут есть? – крохотный мальчик возвращается к краешку булочки и заглядывает под нее, как под гриб, умещаясь почти целиком.

– Девушка-девушка-девушка-девушка! Здравствуйте! – вылетает из-за прилавка юноша-юноша, хотя под маской не разобрать, и протягивает мне что-то на палочке.

– Что это? – отскакиваю я.

– Возьмите, это вам! Сила Сибири!

Я беру Силу Сибири. Она выглядит как бордовый бесформенный чупа-чупс и переливается от электрического света.

– Попробуйте, ну!

Честно говоря, мне страшно. Мои мысли заняты совсем другим. Я стою у лестницы в темный подвал, в котором нет ничего, кроме постамата, где лежит моя посылка, и думаю: включить фонарик сейчас или когда спущусь. А теперь в одной руке эта Сила Сибири.

– Морошка, брусника, княженика, ну! Попробуйте! – мальчик чуть не плачет, а я держу субстанцию на вытянутой руке.

– Княже…?

– Ника!

– Черт, даже смешнее Игоря, – зачем-то говорю я, понимая, что никто не поймет.

– В смысле?

Так устаешь от этого «в смысле» от людей, с которыми у тебя нет общих шуток. Ну то есть всех людей во Вселенной кроме пятерых. Ну и еще минус папа и мама, которые всегда тебя поддерживают или боятся спросить «в смысле».

– Ладно, попробую, – говорю я без возможности положить в карман и уйти.

И подношу ко рту. Странное чувство, когда нечто, что ты воображал себе леденцом, оказывается вареньем, и ты еще не успел открыть рот, а оно уже вбежало в тебя и межует территорию.

– Блин, что это?! – говорю я, глядя на пустую белую палочку от чупа-чупса.

– Живое варенье! Приготовленное на пару, ну! Сила Сибири! Дикорос!

– Божественно, – говорю я.

– Ну приходите же, приходите, приходите ко мне, я вам другое дам попробовать! – расплывается в воображаемой улыбке парень, но я говорю:

– Нет.

– Но почему?

И я объясняю:

– Мне нужно спуститься в темный подвал.

А потом я делаю шаг в пропасть.

Водитель Доктурбек Данилбекович слушает во весь сабвуфер концерт Гайдна для фортепиано и струнных соль мажор часть первую аллегро модерато в исполнении камерного оркестра имени Ференца Листа и шепчет что-то в телефон нежное по-узбекски, мен сени севаман жуда согиндим кутаяпман варшавка вацап. И листья падают, и осень, и дома ужин.

Знакомому второкласснику задали сочинить пару хокку. Второклассники в принципе не пишут хокку. Ну то есть научить считать до семи и поощрять любое акынство – совершенно не значит автоматом вырастить хайдзинов (хоккуистов, по-нашему). Но программа есть программа.

Поэтому хокку пишут родители второклассников. И они, родители, довольно быстро устают быть кем-то, кроме родителей, – золотошвейками, строителями скворечников, поварами-блинопеками в промышленных масштабах… масаоками сиками, в конце концов.

И лишь солнце заходит, и наступает время срочных чешек, циркулей, транспортиров и игрушек своими руками, родители шепчут в чаты: «Друзья, помогите! Напишите хоть пару хокку. Сил моих нет больше с этими уроками, а ещё только октябрь!»

И друзья помогают:

Солнце погасло.

Кто-то включил группу «Сплин».

Вот потанцуем.

«…Только нужно так, чтобы это будто второклассник написал!» – прилетает вдогонку.

Но все уже танцуют.

И вдруг в самый неподходящий момент начинает жужжать телефон. И номер, разумеется, незнакомый, знакомые жужжать давно отучены.

Зачем-то отвечаю.

– Ф-ф-ф!! – доносится из глубин голос взволнованной женщины. – Ф-ф-ф! Просто скажите, что слышите меня! Слышите меня?!