Наталия Осташева - Но свет в домиках горит

– Виновата ли я, виновата ли я…

Дедушка находит в глубинах стола помидорчик, жуёт и улыбается, мужчина тянется к минералке, девочка делает плечами вот так.

На днях я обнаружила себя глубокой ночью за чтением статьи о содержании малой голубой цапли в домашних условиях. До этого – за внимательным изучением материалов про строительство двухполосной дороги из Урлу-Аспака в Каракол. А неделю назад, страшно подумать, я читала обзор гандбольного чемпионата мира в Египте.

И вот такое всегда случается, когда город засыпает, и просыпается тяга к знаниям.

Во время неожиданно накрывшего меня дневного сна показали только одну короткометражку.

Я еду на такси к метро «Кантемировская», водитель тормозит у обочины, я рассчитываюсь, и в этот момент со стороны дороги в машину начинает вламываться какая-то тетка. Я говорю: «Что вы себе позволяете!» А она такая: «Не мешайте, мне пройти надо». Врывается в машину, перешагивает через меня и выходит в противоположную дверь. Я сначала не нахожусь, что сказать, но потом возмущенно кричу ей вслед: «Гражданочка!»

Вечер, метро, на скамейке у первого вагона сидят четверо. Слева направо: девушка в зеленой шапке с помпоном что-то стремительно пишет в телефон, яркий сноубордист отрешенно смотрит в сноуборд, бабушка в костюме бабушки в пятый раз аккуратно сворачивает синий в горошек зонт, молодой человек в черном раздраженно трясет планшет, на экране – протирающий плитку независимый танцор. Если фиксироваться на этих четверых, проходящие поезда сильно размыты.

«Ну и где ты, как тебя узнать?» – пишет зеленая шапка в чат.

В разные стороны медленно движутся люди в промокших ботинках, с усталыми лицами, тяжелыми сумками. Над толпой время от времени проплывают тюльпаны, мимозы, шар.

«Я на скамейке, если что, в зеленой шапке, ориентир – сноубордист, и он не я, – пишет девушка и добавляет, – здесь телефон почему-то не берет, пиши сюда».

Сообщение улетает, новый уходящий поезд размывает сигнал. Девушка вглядывается в толпу. Сноубордист смотрит в сноуборд, бабушка складывает зонт в чехол, чехол в пакет, а пакет – в сумку. Молодой человек в черном, беззвучно выругавшись, встает, садится, опять встает и уверенно направляется к эскалатору.

«Я тут уже двадцать минут. Если ты просто прошел мимо, скажи, не теряй мое время», – пишет зеленая шапка.

Минуты на табло переключаются со скоростью секунд.

«Я ушла», – сообщает девушка молчаливому чату, входит в подошедший поезд и убирает телефон в карман.

Молодой человек в черном, перепрыгивая через ступени, взлетает по эскалатору, выбегает наружу, долго ловит сеть и получает пять сообщений в случайном порядке.

На улице дождь, лужи, темнота. Из метро выходит сноубордист, а за ним еще один. И еще.

Обязательно настанет день, когда вы поищете Пукапуку на карте. Потому что Пукапука – это картинка про одиночество.

Это даже не улитка, домик которой выкручен в другую сторону. Пукапука – атолл в Тихом океане. Коралловый остров-бусы площадью полтора километра. До ближайшего острова 83 километра или, если пробки, 383 (до другого). Там есть три деревни, взлетно-посадочная полоса и католическая церковь. Все несколько сотен жителей выращивают кокосы, бананы, таро (это такой волосатый картофель) и папайю. В 2005 сильный циклон разрушил 90 процентов домов, три года их восстанавливали.

Так, если разобраться, в любой голове происходит что-то очень похожее и важное – бананы, там, кораллы, разрушения, мучительные выходы в ситуациях, когда проще прикрутить другую голову, но в целом каждый из нас – это одинокая Пукапука посреди бескрайнего океана.

– Ваш звонок очень важен для нас, – отвечает на том конце провода женщина-робот и включает музыкальный автомат.

– Хорошо-хорошо, – говорю я в пустоту, – я подожду.

– Не вешайте, пожалуйста, трубку, вам ответит первый освободившийся оператор, – уговаривает женщина-робот из другого отдела.

– Да не вешаю я, не вешаю, – поддерживаю разговор, – пусть освобождается.

В эфире долго звучит однообразная музыка, помехи, снова музыка, снова помехи, женщина-робот, женщина-робот, музыка, женщина-робот, ваш номер в очереди – тридцать два, помехи, музыка, скрежет секундной стрелки, скрежет минутной стрелки, шелест отрывных календарей. Вот я еду на санках с горки, вот я бегу за красным мячом, вот я прыгаю с качелей, ваш номер в очереди – пятнадцать, вот стою в очереди за квасом с пятилитровой пластиковой канистрой, в нее можно налить шесть. Вот я получаю первый паспорт, второй, фотографируюсь на третий, а за спиной музыка, эхо, барабаны, щелчки, щелчки, робот-1, робот-2, робот-3, ваш номер в очереди…

– Здравствуйте, – слышу наконец человеческий голос, – меня зовут Любовь. Чем я могу вам помочь?

Когда бариста впервые насыпала картинку сердечка в мой кофе, я не поняла, что это и зачем. Сердечко было розовым и пахло малиной. Я спросила:

– Что это?

– Малиновое сердечко, – сказала бариста.

– А где мой кофе? – уточнила я.

– А вот, – и бариста указала на сердечко.

Я выпила, мне понравилось, хоть и половина сердечка осталась на дне, а половина в зубах, но было в этом что-то трогательное и нежное, что-то примерно того порядка, что отличает сердечко от бесчувственного лайка или молчания.

Когда я пришла снова, бариста, занеся трафарет над стаканом, посмотрела на меня вопросительно, и я сказала:

– Нормально, сыпьте.

Она насыпала, я тут же закрыла стакан. И хоть сердечка не было видно, знание о том, что оно под крышкой, примиряло меня с равнодушием окружающего мира и мрачностью почти алеутского неба.

Так повторялось снова и снова, пока не наступило сегодня, когда едва заметная из-за прилавка бариста-стажер поставила передо мной безликий стакан. Кофе был налит идеально ровно, еще помнил прикосновение кофемашины, картонные края стакана едва выступали над легкой воздушной подушкой, но вся композиция напоминала зияющую пустоту настолько, что я достала сложенный вчетверо платочек и приготовилась плакать.

– Что это? – спросила я на случай, если мне показалось.

– Ваш кофе! – улыбнулась юная бариста.

– А СЕРДЕЧКО? – воскликнула я.

– В смысле? – растерялась она.

Больше в этот день ничего не происходило.

Когда еду с кем-то в лифте со своего высокого этажа, всегда прикидываю, о чем мы сможем поболтать, если застрянем. И с кем бы ни начинала воображаемый разговор, всё выбирала книжку дочитать.

А сегодня ехала с бабулей 90+. Я часто вижу ее во дворе – она такая, из уходящей натуры, в платке и пальтишке незаметном, катает пра (пра) внука на санках, когда есть снег. Не сидит на скамейке у подъезда, не обсуждает окружающий мир – не с кем, одна молодежь в соседях.