Михаил Гарцев - Низкий вид литературы

3
Мой ответ координаторам
Наш «Самиздат» – божественный чертеж,
он матрица людского интеллекта,
а не какая-нибудь замкнутая секта,
разнонаправленный, многосторонний вектор,
и каждый автор в этот город вхож.
На свете счастья нет, но сей закон
совсем не повод, чтобы строить касты.
Тогда вам лучше сразу склеить ласты,
избавив нас от лишнего балласта,
и свой создать журнал, а-ля «ВеГон».
На свете счастья нет, но есть любовь
к любой разумной добродушной твари,
в любом, нам данном Богом ареале,
и чтобы там не пел Сергей Панарин —
я повторяю это вновь и вновь.
На свете счастья нет, но есть борьба,
благословленная далекую звездою,
быть может, еще очень молодою,
и даже если ты рожден изгоем —
знай, под тобою «дышат почва и судьба».

– Отчего досада?
Вроде, старику
радоваться надо
каждому деньку!
Выбирать дорогу
Предоставь судьбе
И доверься Богу,
Сущему в тебе!

Бытие от сущего
отделять привык.
Хлебушку насущному
радуйся, старик.
Все чадишь да пукаешь…
Новый день настал,
разъяренной сукою
просвистит металл.
Салютуя взрывами
новому деньку,
нашпигует «сливами»
сердце пареньку.
Молодь, кто под пулями,
кто баланду жрет…
А ты все сутулишься,
скорбно скалишь рот.
Писанул в пробирочку
и пошлепал в сквер,
а с тобой в обнимочку
Мартин Хайдеггер.

Мольбы не угадать в губах твоих усталых,
уступчива вода в ладонях маеты,
не ведая стыда, проносятся составы,
и уголь наших звезд, и пламени цветы.
Нам времени не жаль, все возродится снова,
и камерная соль симфонии светлей,
не выдержит эмаль свечения ночного,
когда приходит сон на крыльях журавлей.
Ни слова не узнав, ни мысли осторожной,
взлетаем, зеркала, как крылья распустив,
холодная весна инъекцией подкожной
нас вылечит, игла нам выберет мотив.
И наших тел винил, картона пряча ножны,
вращаясь, забывал о скорости своей,
и кто кого винил в любви неосторожной,
безумно целовал случайный суховей.
Не торопись, остынь, все сбудется зеркально,
бумага наших снов сгорает без потерь.
Цветет моя полынь, твои целуя камни,
поет твоя душа, мою минуя дверь.

И камень будет сбит подошвами до мяса,
И выход не найдут, поскольку нет дверей
И, миновав расцвет, свой дом покинет раса,
Подобием песка, в случайный суховей.
Не дорожи цветком, но помни его пламень,
На острие иглы семь ангелов и дэв.
И вот они во сне меняются местами,
И вместо них орёл и огнегривый лев…
И каждая печать отбрасывает тени —
Судьба играет туш, ты делаешь шаги.
И кажется – легко ведёт по жизни гений —
Да только в зеркалах не разглядеть ни зги.
Устойчива вода, неразделима ноша,
Картонная страна уносится во мглу,
Я не вернусь туда, где мы с тобой похожи,
А там сидит судьба и смотрит на иглу.

Ликуй же, постмодерн, к тебе спешат пииты,
стилистика игры в словесных казино:
сюжет размыт, а где сокровища зарыты
узнать нам до поры, увы, не суждено.
Нам времени не жаль, все возродится снова:
на острие иглы семь ангелов и дев,
и наших тел печаль – картонная основа
к нам выползет из мглы, звучит иной припев.
Припев звучит иной, но мысли осторожной,
не ведая стыда, проносится состав.
И мир наш под луной мы ночью прячем в ножны,
уступчива вода, впитав бальзам из трав.
И камень будет сбит подошвами до мяса,
Поет, поет душа, минуя чью-то дверь.
И кожу наш пиит, сменив, уйдет из расы,
спокойно, не спеша, возможно, без потерь.
Как огнегривый лев, взлетит над зеркалами,
ширнувшись дозой слов – инъекцией своей.
В игре возможен блеф, подмена слов словами,
кровь на игле – улов развеет суховей.

Ты идешь к своей черной реке,
Где отнимут и разум, и волю,
Без припасов и грез, налегке,
Там краюшку слезами посолят,
Напоследок дадут – откуси,
Чтобы вспенилась горечью радость
От достигнутого, чтоб не просил
Наказания или награды.
Сквозь редеющий рваный туман
По полям – их давно не пахали-
Под ногами – пырей и дурман,
Липнет грязь на обувку нахально.
К темным водам спешить? Не спешить?
Если время закончилось прежде?
Растранжирил без пользы гроши
Веры, мудрости, даже надежды.
И поэтому сердце не рви,
Пусть дорога подольше петляет.
Только зов незабытой любви
Хоть немного шаги замедляет.

Я иду к Чёрной речке, как когда-то к ней шёл гордый Пушкин…
Это смертью чревато, но на то я, друзья, и поэт.
Под ногами пищат, мной прижатые к тверди зверюшки…
И я вижу воочию наведённый на нас пистолет.
Напоследок дадут причаститься солёным и горьким…
И спеши-не спеши, но твой срок на планете истёк.
Растранжирил гроши, так послушай хоть пение сойки,
и под трели природы рок спускает нахально курок.
Мою душу попарив, вспенят горечью злобную радость
тех дантесов, кто тащит мою музу-вдову в кабинет,
где сидят комиссары, и останется самая малость
чёрным водам меня навсегда поселить в Интернет.
Здесь поля не поля – их вообще никогда не пахали.
Здесь и водка не водка – виртуальная патока лжи…
Здесь останусь навечно: оцифрован, забыт, виртуален…
Ни о чём не моля… Словно пропасть разверзлась во ржи.

Старенькие ходики.
Молодые ноченьки…
Полстраны —
угодники.
Полстраны —
доносчики.
На полях проталинки,
дышит воля вольная…
Полстраны —
этапники.
Полстраны —
конвойные.
Лаковые туфельки.
Бабушкины пряники…
Полстраны —
преступники.
Полстраны —
охранники.
Лейтенант в окно глядит.
Пьет – не остановится…
Полстраны
уже сидит.
Полстраны
готовится.

Надо верить в традицию
и провиденье классиков…
Полстраны – заграницею.
Полстраны верит басенкам.
На помойках посудина
впрок бомжами затарена…
Полстраны верит Путину.
Полстраны любит Сталина.
На красивую маечку
надевают передничек…
Полстраны любит мальчиков.
Полстраны любит девочек.
«Где ты ходишь, мой родненький?
Где ты бегаешь, серенький…?»
Полстраны любит черненьких.
Полстраны любит беленьких.
Олигархи упорные
тянут массы к созвездиям…
Полстраны – отреформлено.
Полстраны – за возмездие.
Ах, какие мы страстные.
Ах, какие мы смелые…
Полстраны типа красные.
Полстраны типа белые.
Да негоже грамматике
ударятся в статистику —
где бал правят прагматики
и абсурдная мистика.
Но поэту так хочется
слыть пророком и циником…
Полстраны не поморщится.
Полстраны обессилено.