Array Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

Безрифмина совет:
Без жалости всё сжечь мое стихотворенье!
Быть так! Его ж, друзья, невинное творенье
Своею смертию умрет.

Как трудно Бибрису со славою ужиться!
Он пьет, чтобы писать, и пишет, чтоб напиться!

Ты — Сафо, я — Фаон, об этом и не спорю,
Но, к моему ты горю,
Пути не знаешь к морю.

Вдали от храма муз и рощей Геликона
Феб мстительной рукой сатира задавил [61] Всем известна участь Марсия. ;
Воскрес урод и отомстил:
Друзья, он душит Аполлона!

Ты нимфа Ио, нет сомненья!
Но только… после превращенья!

Известный откупщик Фаддей
Построил богу храм… и совесть успокоил.
И впрямь! На всё цены удвоил:
Дал богу медный грош, а сотни взял рублей
С людей.

«Теперь, с сего же дня,
Прощай, мой экипаж и рыжых четверня!
Лизета! Ужины!.. Я с вами распрощался
Навек для мудрости святой!»
— «Что сделалось с тобой?»
— «Безделка!.. Проигрался!»

«Что это? — говорит Плутон. —
Остановился Флегетон,
Мегера, фурии и Цербер онемели,
Внимая пенью твоему,
Певец бессмертный Габриели.
Умолкни… Но сему
Безбожнику в награду
Поищем страшных мук, ужасных даже аду,
Соделаем его
Гнуснее самого
Сизифа злова!»
Сказал — и превратил, о ужас! в Ослякова.

Какое хочешь имя дай
Твоей поэме полудикой:
Петр длинный, Петр большой, но только
Петр Великой —
Ее не называй.

Всегдашний гость, мучитель мой,
О Балдус! долго ль мне зевать, дремать с тобой?
Будь крошечку умней или дай жить в покое.
Когда жестокий рок сведет тебя со мной —
Я не один и нас не двое.

Гремит повсюду страшный гром,
Горами к небу вздуто море,
Стихии яростные в споре,
И тухнет дальний солнцев дом,
И звезды падают рядами.
Они покойны за столами,
Они покойны. Есть перо,
Бумага есть, и — всё добро!
Не видят и не слышут
И всё пером гусиным пишут!

Не странен ли судеб устав?
Певцы Петра — несчастья жертвы:
Наш Пиндар кончил жизнь, поэмы не скончав,
Другие живы все, но их поэмы мертвы.

Памфил забавен за столом,
Хоть часто и назло рассудку;
Веселостью обязан он желудку,
А памяти — умом.

По чести, это смесь :
Тут проза, и стихи, и авторская спесь.

На замечанье Феб дает,
Что от каких-то вод
Парнасский весь народ
Шумит, кричит и дело забывает,
И потому он объявляет,
Что толки все о «Липецких водах»
(В укору, в похвалу, и в прозе, и в стихах)
Написаны и преданы тисненью
Не по его внушенью!

Как распложаются журнальные побранки!
Гласит предание, что Фауст ворожил
Над банкой, полною волшебных, чудных сил, —
И вылез черт из банки,
И будто Фаусту вложил
Он первый умысел развратный —
Создать станок книгопечатный.
С тех пор, о мокрые тряпичные листы,
Вы полем сделались журналам для их браней,
Их мыслей нищеты, их скудости познаний!
Уж наложил на вас школярные персты
Михайло Дмитриев с друзьями.
Переплетясь они хвостами,
То в прозе жилятся над вами,
То усыряют вас водяными стихами.

И сочиняют — врут, и переводят — врут!
Зачем же врете вы, о дети? Детям прут!
Шалите рифмами, нанизывайте стопы,
Уж так и быть, — но вы ругаться удальцы!
Студенческая кровь, казенные бойцы!
Холопы «Вестника Европы»!

— По духу времени и вкусу
Он ненавидел слово «раб»…
— За то попался в Главный штаб
И был притянут к Иисусу!
— Ему не свято ничего…
— Он враг царю!.. — Он друг сестрицын!..
— Скажите правду, князь Голицын,
Уж не повесят ли его?..

Какими нас морил несносными стихами
Вчерашний день Оргон! Со скуки я дремал.
Уж на́ небе была видна луна с звездами,
А он… всё солнце призывал.

«Кто там стучится в дверь? —
Воскликнул Сатана. — Мне недосуг теперь!»
— «Се я, певец ночей, шахматно-пегий гений,
Бибрис! Меня занес к вам в полночь ветр осенний,
Погреться дайте мне, слезит дождь в уши мне!»
— «Что врешь ты за сумбур? Кто ты? Тебя
не знают!»
— «Ага! Здесь, видно, так, как и на той стране,—
Покойник говорит, — меня не понимают!»

Нет спора, что Бибрис богов язы́ком пел;
Из смертных бо никто его не разумел.

Тирсис всегда вздыхает,
Он без «увы» строки не может написать,
А тот, кому Тирсис начнет свой бред читать,
Сперва твердит «увы», а после засыпает.

Ага! Плутовка мышь, попалась, нет спасенья.
Умри! Ты грызть пришла здесь Дмитриева том,
Тогда как у меня валялись под столом
Графова сочиненья.

Твой список послужной и оды,
Хвостов! доказывают нам,
Что ты наперекор природы
Причелся к графам и певцам.

Зоилы берегов Невы!
Достоинства от вас Хвостову не убудет:
Он вам назло и был, и есть, и будет
Эзопом с ног до головы.

Как «Андромахи» перевод
Известен стал у стикских вод,
Так наших дней Прадон прославился и в аде
«Зачем писать ему? — сказал Расин в досаде.—
Пускай бы он меня в покое оставлял,
Творения с женой другие б издавал».
Жена же, та всегда, когда он к ней подходит,
Жалеет каждый раз, что он не переводит.