Берт Стайлз - Серенада большой птице

Наш строй разметало. Действуем в одиночку, увертываемся от зе­ниток. Обороты довели до двух четыреста...

Часть своей эскадрильи обнаруживаем напротив.

— Истребители почти по курсу, чуть выше, — докладывает Бэрд.

Они мелькают, пересекая нам путь чуть не перед самым носом, и — вверх.

Сначала кажется, что это другая эскадрилья тяжелых бомбардиров­щиков, вытянутая в неладном порядке. Но это не бомбардировщики. И слишком их много. Это истребители.

— Наших я столько не видал ни разу, — говорит Кроун.

Заговорил пулемет — Кроун принялся за дело.

Какие-то «пятьдесят первые» рыскают впереди над нами. А я все думаю, какой же национальности та толпища.

Им недолго было развернуться. Цугом идут справа, заходят на нас.

— На подходе, — глухо вскрикиваю я.

Ведет Сэм. Обороты в норме. Двигатели в порядке. Остается мне сидеть и глядеть, как те приближаются на малой скорости. Бесконеч­ный поток «сто девятых» и «сто девяностых». Одни проходят выше, дру­гие ниже, а еще полдюжины устремляются прямехонько на нас.

Не знаю, испуган ли я. Оцепенел, и все тут.

Летит «сто девятый», он ближе и ближе, палит вовсю. В пулеметных гнездах мелькают желтые вспышки.

Едва не задел он нас, был в нескольких дюймах.

Наверное, верхняя наша турель дала ему как надо. В общем, жил он десятую долю секунды, прежде чем врезаться в «крепость» заднего звена.

Все наши пулеметы в работе. Самолет словно готов рассыпаться от тряски.

— У меня кислороду чуть-чуть, — это Шарп. Голос у него, как у заблудившегося малолетки.

Кроун ползет в хвост с баллоном кислорода.

— Шарпу попало в ..., — рассказывает, вернувшись к своему шлемо­фону. — Двадцатимиллиметровка пробила у нас задний люк. Да весь хвост в дырьях.

«Сто девяностые» расколошматили целую эскадрилью позади нас...

— Всех разметало, — сообщает Шарп. — Один врезался в ведущего, три взорвались, еще два куда-то делись.

Небо широкое, голубое и пустынное, если не считать «крепостей». Эскадрилья «патфайндеров» появилась, курс у них на Берлин.

— С просрочкой, — цедит Бэрд.

Мне легко сосчитать цилиндры у этого П-51.

А что те ушли, можно сильно сомневаться.

— Вернутся, — говорит Сэм. — Всем быть в готовности. — Голос у него выше и резче обычного, как всегда, если Сэм взвинчен.

Но они-таки не вернулись.

Когда мы снизились над проливом, Шарп пришел вперед. Штаны все в крови. Он повертывается спиной, спускает штаны, чтоб показать рану.

— Почти уже не кровит, — улыбается.

На левой щеке у него глубокая царапина.

— С запасом хватит на «Пурпурное сердце», — заявляет Льюис.

— «За исключительную доблесть и за дырку в...», — отвечает Шарп.

Двадцатимиллиметровик разорвался прямо перед крылом, выкусил управление боковыми шторками четвертого номера.

У Шарпа еда висела возле дверцы, и осталось от провизии немнож­ко трухи из солодовых таблеток.

— Вот что называется люфтваффе, — произносит Кроун. — Их и не видно, пока не улетят.

Долгое время люфтваффе где-то прятались, наше прикрытие гуляло поверху тоскуя, а «крепости» и «либерейторы» налетали, уходили от зениток и возвращались до дому.

Но их истребители снова объявились, мы видели по нескольку каж­дый день. И ежедневно на ночь молились за наших ребят-истребителей.

Идем раз на Дессау, по-над Лейпцигом, истребители шныряют не­престанно. По всему небу стычки. Кое-какие эскадрильи пострадали, но мы, кроме пары робких «фокке-вульфов», околачивавшихся у нас в хво­сте, никого вблизи не встречаем.

— Как увижу «пятьдесят первый», хочется встать и пожать ему руку, — высказывается Шарп.

Всякий раз, когда им хватает времени выстроиться цепочкой и встретить нас на малых оборотах, много людей гибнет. Нет на свете чув­ства хуже беспомощности, когда сидишь и ждешь их, сознавая, что ты или будешь убит через секунду-другую, или окажешься в числе счастлив­чиков, кто еще дышит, кто пережил это.

День за днем мы на дежурстве, отправляют на Берлин, Нанси, Мюн­хен, еще куда-то. Новых лиц не встретишь, ничего толком не узнаешь, взаимопонимание не углубишь, дружбу не укрепишь.

Лишь взмываешь вверх — и пошел вытрясывать душу из очередного города со смутной надеждой, что некогда этот город восстановят для каких-нибудь людей, с кем нам удастся поладить.

Красотка по имени Августа

По-прежнему получаю письма от Августы. Она все делает Б-29, но усердно старается поступить в Красный Крест.

Одно из ее писем начинается так:

«О, счастливый, счастливый день! Прислали заполнить документы для Красного Креста, есть надежда добраться до твоего древнего Лон­дона. Можешь быть твердо уверен: я без малейшего промедления от­правлю эти бумаги в Сент-Луис. Спрашивают, куда я предпочитаю по­ехать, естественно, указала, что в Англию. Плюнь через левое плечо, ага?.. Последние дни настроение никудышное, на завод из-за этого не ходила. С чего — не знаю, но мне противно было на себя глядеть и на всех прочих. Сидела дома, без конца заводила сентиментальные пластинки, жалела себя... и вот сегодня получаю письмо от тебя, ой, если что меня когда приводило в восторг, так это сегодняшнее твое письмо... Вчера вечером первый раз была на людях, пошли в «Голубую луну», очаровательнейшее в городе местечко. Это устроили вечеринку нашего цеха, я сначала не собиралась туда, но начальник сказал, что я, выхо­дит, одна из всего цеха не иду, вот и отправилась, и впустую убивала время, четверо наших девчат пришли поодиночке. Я знала, что вспом­нится мне тут классное времечко, какое провели мы все вместе в «Се­ребряной луне», и как впервые увидела тебя, сидел ты рядом... вот бы все начать сначала... клянусь, никогда не сбегу... А девчонки эти ужас. Сидели и отпускали мужчинам сальные шуточки, а мужчины притащи­лись с какими-то выдрами, вовсе не со своими женами, все перепились. Отвратно было, скажу тебе по-дружески. Я выпила два коктейля с ро­мом и ушла домой, уже в полдвенадцатого легла. И больше никогда не пойду на их сборища. Слава богу, никто не назначал мне свидания, а то, боюсь, стала бы я зачинщицей драки... да хватит надоедать тебе этой своей болтовней... Думаю, вскоре пошлю тебе стихи ... ну, ладно... а ты береги себя, будь молодцом... береженого бог бережет...

Руки в крови

Забыл, в какой это случилось день.

Я был на аэродроме, и вот возвращается самолет. Зенитный снаряд взорвался прямо у срединного окошка. Стрелок был в бронекуртке и бронешлеме, но проку оказалось мало... Бронекуртка вполне защитила сердце и легкие, но обе ноги перебиты и остались вместе с телом толь­ко потому, что комбинезон заправлен в электроботы.

Никто другой из экипажа не пострадал. Середина как решето. «Кре­пость» пришла домой нормально.