Берт Стайлз - Серенада большой птице

Наутро письмо ушло полевой почтой, когда мы успели наполовину перелететь Северное море.

Некоторое время спустя прибыло письмо с грифом «Штат Колорадо».

«Уважаемый сэр! — было там написано. — Штат Колорадо пре­дусмотрел участие военнослужащих в выборах. Вам остается лишь об­ратиться в управу округа с просьбой выслать избирательный бюлле­тень, как только таковые будут напечатаны.

Наш штат со всей готовностью вносит свой непременный вклад в это мероприятие. Если только Правительство доставит бюллетени в воинские части и обратно, большего нам не требуется.

Искренне Ваш Джон С. Вивьен. (от руки)

Джон С. Вивьем (на машинке)».

Джон С. Вивьен — губернатор Колорадо, и он по крайней мере подписал письмо, очень любезно с его стороны, что нашел для этого время.

Тут я призадумался. За месяц до того как стать курсантом, было это в 1942 году, я голосовал на ноябрьских выборах. Решался вопрос о сенаторе и массе других должностей. Я знал, кого хочу избрать сена­тором, остальные имена мне ничето не говорили. Я даже не слыхал про половину тех постов.

Избирательный участок был прямо в общежитии, лишь скатись с кровати да спустись по лестнице. Некая дама вручила мне бюллетень, который я, просмотрев, вернул ей с просьбой обождать минутку.

Пошел в телефонную будку и стал дозваниваться своему профессо­ру социологии. Того не застал, но жена была дома. Я спросил у нее. Оказалось, она возглавляет какую-то женскую либеральную лигу и знает, за кого именно надо голосовать. Я записал все фамилии, а вернувшись на участок, отметил их в бюллетене — вот и проголосовал.

Покончив с этим, вышел на воздух, посидел на газоне и, когда ста­ло очень уж тошно на душе, отправился выпить к Расти. Выборы улетучились из головы до восьми вечера, вечером кто-то включил ра­дио, стали передавать результаты.

— Гляньте, — говорил я окружающим, — я голосовал за этого джокера.

Каждого следующего я отмечал взмахом своего стакана.

— Гляньте, я голосовал за этого чудака. Кто он?

С утра все увиделось иначе. Зеленая тоска и чувство стыда не же­лали проходить. Не ахти какой ты молодец, внушал я себе. Первый раз в жизни получил право голосовать, а ничего не соображаешь. Не знаешь, что за люди баллотируются. Не знаешь, кто за их спиной. Никудышный ты гражданин, вот что.

Подумавши, счел, что спросить у профессорши было делом неглу­пым. В сложившихся обстоятельствах даже вполне толковым. Она интеллигентная женщина, супруга интеллигентного человека, которого я весьма уважаю. Пока все не так-то плохо, как могло бы статься.

Но...

Думал об этом, задумывался не раз. Ох и тонкое оружие выборы! Если они опираются на убеждения и понимание, то могут прояснить ситуацию лучше гаубиц и дальнобойных пушек и лучше бомб с двад­цати тысяч футов. А при невежестве и равнодушии могут извратить всю затею.

Я был в Луизиане, когда Джимми Дэвис разглагольствовал, про­биваясь в губернаторское обиталище, а шайка Лонга завывала в га­зетах. Я читал, как отпихивали негров при всех выдвижениях кандида­тов. Начал было вдумываться в эту тему. Но вот подошли выдвиже­ния в Колорадо, а я ничего не знал — ни когда, ни кого. Даже меха­нику утверждения кандидатов не знал.

Любые мелочи складываются в нечто крупное. Элементарно. Про­сто. Однако осложнения, которые произрастают при уклонении от эле­ментарной обязанности, складываются в нечто громадное.

Ну и крыл я себя на чем свет стоит!

Коль был я невежествен в 1942 году, то окажусь дважды невежест­венным в 1944-м. Правда, такого не бывает. Невежество абсолютно, а я был почти абсолютно невежествен в 1942-м.

Всегда солдата-избирателя отпихивали в прессе, ни разу не слыхал, чтоб дали там выступить хоть одному, кого это касается напрямую. Пожил в казармах Игл-Паса в Техасе, Солт-Лейка в Юте, Александ­рии в Луизиане, Гранд-Айленда в Небраске и еще там-сям в Англии. Бывал в столовках, барах, самолетах и ни единственного разочка не слыхал ни слова на эту тему.

Ежели я никудышный, то не я один такой.

Возможно, кое-что иначе в пехотной роте или в танковом батальоне. Там, пожалуй, народ постарше. А в ВВС многие мальцы еще не имеют права голосовать.

Ну да это про другое. Достаточно взрослые, чтобы воевать, недостаточно взрослые, чтоб голосовать. Никудышное дело.

А если плевать на то хотели? Уверен, что не так уж чтоб совсем. Но выборы у них где-то на заднем плане. Вот вернуться целехоньким — это вопрос острый. Ежели у тебя вылет и приходится швырять бомбы в людей; тогда возвращение до дому с целыми руками и ногами весо­мей по значению.

Вернулся с вылета — всего важней девочки, выпивка, дрыхнуть. Но что-то важное лежит поглубже.

Трудно назвать. Даже догадаться. Всего-навсего я заметил, что говорят больше о боге и о вещах, сравнительно не подходящих для бесед, нежели о выборах, о том, чтоб стать активными участниками управления государством, делать его лучше.

А ведь как-никак ради того и война идет. Мир — он для людей или же он для кучки привилегированных?

Главная причина, отчего ты на войне, — ты на войне. Пока идет война, и ты тут... еще не началась, еще твоя страна ее не объявила, а ты уже на войне, потому что войны нынче таковы.

Попав на войну, начинаешь искать ее причины. И одна из причин, проглянувшая в эти дни, — люди должны править миром ради лю­дей... большая мечта... но маячила издавна, почитай, с тех пор, как человек стал думать и присматриваться к окружающему.

Долго я размышлял про то и пришел к выводу, что неважно, сколь большая эта мечта и сколь хорошо звучит, но вот не вытанцовывается.

Что скажешь, когда дурачатся в предвыборной президентской кам­пании? Дьюи проводит год напролет, притворяясь, что ничего такого и в помине нету, а Рузвельт выступает с заявлением, что он просто ря­довой солдат в едином строю. Если народу нужно, он останется на по­сту как настоящий солдат.

Можно ли строить политику на этаком притворстве?

Быть президентом Соединенных Штатов — серьезнейшее в мире занятие, и кого считают подходящим для такой работы, действовать должны согласно подлинным своим намерениям.

Порой я останавливаюсь на мысли: а что произойдет, ежели вдруг выпадет мне случай увидеться с Рузвельтом?

Наверное, сперва я отдам честь, а пригласит садиться — сяду, и ес­ли спросит, что у меня на уме, постараюсь ответить как только смогу прямо и правдиво.

Скажу: если вы президент государства, которое существует для лю­дей, осуществляется людьми, ими создано таким именно, так скажите людям, что же готовит их правительство, в особенности государствен­ный департамент, которому полагается вырабатывать способы, как нам ладить с другими народами других государств.