Синти Шелтон - Ресторан Мари Дюпьер

Департамент считает, что вы, Десанж, сумеете провести все на высшем уровне. Но если господин Макс Холл заподозрит нас в неуважении к своей персоне, вы знаете, что нас ждет… О вас, Десанж, я и не говорю… — С этими словами Кронзо вышел из кабинета.

Утро преподнесло Мари Дюпьер еще один сюрприз… «Ну что ж, ты ехала за приключениями, — с горькой усмешкой думала она, сидя в полицейском участке, — и они не заставили себя ждать». Нервы, бывшие на пределе с того момента, как она увидела Мишеля, с трудом выдерживали яркий свет, бьющий прямо в незашторенное окно, и вязкую духоту в служебном коридоре.

Когда Мишель выбежал из круглой столовой на вилле Макса Холла, в дверях вдруг появился чернобровый молодой человек с коньяком на подносе. Он налил ей немного в низкий бокал, и она не задумываясь выпила. Теперь она думала, что в коньяк было добавлено что-то еще, гуманно позволившее ей отключиться. «Кто-то, видимо, в курсе происходящего, и, похоже, ему жалко меня. Но кто это?»

Очнувшись на кружевных оборках подушек своей кровати, Мари моментально вспомнила все, что произошло ночью, но с удивлением поняла что не может вспомнить, как очутилась здесь, в своей комнате.

Такого с ней еще никогда не было. Но после нескольких часов сна она чувствовала себя достаточно отдохнувшей. «Хорошо все-таки, что история с Мишелем закончена. Он подлец и к тому же истерик! И слава Богу, что я наконец убедилась в этом. Будем считать, что мне повезло, ведь неизвестно, сколько лет такая дура, как я, может воображать себе неизвестно что. В сущности, плавно уже не люблю его, да и любила ли? Ведь все эти годы я выполняла перед ним долг верности, который никто не возлагал на меня. Я сама для себя его придумала. Зачем? Может быть, ради Флер?»-И мысленно произнеся имя дочери, Мари тут же потянулась к телефону. Разговор с Парижем начался шутливо:

— Мама, тебя еще пираты не похитили? — закричала Флер, едва узнав голос матери.

— Они уже перевелись тут лет двести назад. Лучше скажи, ты выяснила, кто твой благодетель?

— Я думаю, — сказала девушка, — это тот человек, который месяц назад расспрашивал о нас Поля. Причем, судя по описанию Поля, он как две капли воды похож на того мужчину, что спас меня от пьяных клошаров. Ну, помнишь, я тебе рассказывала? Мы с ним потом очень мило пообщались. Мне кажется, что он очень одинок и я напоминаю ему кого-то. Но меценатство во имя ностальгии — это уж слишком!

А может, солнечное затмение на него так подействовало. — Флер засмеялась. — Ведь поездка была такой дорогой! И там было так здорово! — Внезапно словно почувствовав нервозность Мари, Флер попыталась умерить восторги, но было уже поздно: мать опять с головой окунулась в омут своих подозрений, которыми она донимала девушку перед своим отъездом, — тогда Мари мерещились мафия, спецслужбы и террористы.

— К тебе не обращались на улице незнакомые люди? — допрашивала она Флер, глядя то на дочь, то в окне их квартиры, словно оттуда прямо сейчас могли появиться эти ужасные люди. — Может быть, кто-то подсаживался к тебе в кафе? — Голос матери звенел беспокойством.

— Да, нет же, мама! — отбивалась девушка.

И теперь, почувствовав приближение волны подобных вопросов, она поспешила предупредить их:

— Мамочка, я понимаю, что тебе повсюду мерещатся ужасы и ты веришь им, как тогда, когда я заболела скарлатиной. Но сейчас я все-таки уже выросла. И я вполне разумна. — Слушая голос дочери, Мари начала понемногу успокаиваться. Флер права: она действительно слишком верит всем своим подозрениям и предчувствиям. Но как иначе? Ведь однажды именно они спасли жизнь ее маленькой дочери.

…Когда Флер было пять лет, у нее неожиданно обнаружилась аллергия на цитрусовые. И Мари Дюпьер, тогда сама еще совсем девчонка, буквально разрывалась между дочерью и рестораном. После смерти ее матери семейное дело было на грани разорения, и Мари работала чуть ли не по шестнадцать часов в сутки, но все-таки добилась своего; ресторан не растерял клиентов и даже выплыл из долгов… Но те пять лет в памяти Мари остались непрекращающимся кошмаром. Вот тогда-то к маленькой дочери и подобралась болезнь. Мари, как ни старалась, за всем уследить не могла, и с маленькой Флер постоянно что-нибудь происходило. А тут еще и аллергия на ее любимые апельсины. Поэтому, когда малышку обкидало сыпью, врачи, включая господина Норэ, их семейного доктора, решили, что это опять аллергия.

Так думали все, кроме молодой матери. Несколько дней Мари не спускала девочку с рук, обращалась все к новым и новым врачам, и на пятые сутки скарлатинную сыпь смогли-таки отличить от аллергической. «Скарлатина! В больницу, немедленно!» — заорал Норэ. У девочки уже начинались судороги. Но почерневшая за эти дни молодая мать неожиданно уперлась: «Я больше никому не верю и вылечу ее сама». «Мадам! — взывал к ней Норэ, — вы не сможете обеспечить ее лекарствами: они очень редки и дороги. Ваша дочь умрет, а вы пойдете под суд!» Но Мари, твердо посмотрев на него, сказала: «Вы поможете мне найти это лекарство.

Оно дорогое? Ну что ж, я продам все. Если оно не поможет — я пойду хоть на гильотину».

И в тот же вечер Норэ привез ей лекарство. Своими сбережениями помог Жак, хотя повар и знал, что молодая хозяйка ресторана нескоро сможет расплатиться с ним. А потом Мари почти не смыкала глаз еще десять суток, за которые мать и дочь, казалось, стали единым целым…

А когда этот кошмар закончился, Норэ приехал к ним вместе с одним известным парижским врачом, который потрясенно качал головой, осматривая выздоравливающую девочку. После его ухода семейный врач Дюпьеров признался Мари, что случай Флер был безнадежен и многие врачи до сих пор не верят в то, что малышка смогла справиться со столь запущенным недугом. «То, что она выжила у вас на руках, — это настоящее чудо», — сказал он Мари. Мари плакала и смеялась одновременно, уверенная, что самое страшное в ее жизни позади.

С тех пор она стала гораздо легче относиться к неурядицам в делах. «За все в жизни надо платить, и мои неприятности — слишком маленькая и необременительная кара за счастье быть рядом с дочерью, смотреть, как она растет, и радоваться вместе с ней ярким краскам мира», — думала Мари. На долгие годы Флер стала смыслом ее существования, а изматывающая работа служила тогда лишь средством забыться, убежать от накатывающей временами глухой тоски.

…И теперь, слушая голос Флер, Мари внезапно осознала, что та далекая болезнь имела для нее, матери, гораздо большие последствия, чем для дочери. Флер выздоровела и забыла о перенесенном недуге, для Мари же после пережитого жизнь окрасилась в новые мрачноватые тона: она начала испытывать какой-то патологический страх за дочь. Оглядываясь назад, Мари понимала, что после отъезда Мишеля ей не давала опустить руки единственная мысль: он вернется, и все будет хорошо Но во время болезни дочери она умоляла Всевышнего спасти ее малышку, обещая пожертвовать ради этого всем и, прежде всего, своим супружеским счастьем. Поэтому теперь она даже была благодарна загадочной работе мужа, которая уже столько лет держит их в разлуке. Но его работа когда-нибудь да закончится, он вернется к ней, и они будут счастливы, как прежде, а может, даже и больше: она будет рассказывать ему о своей жизни, а он ей — о сложной и опасной профессии разведчика…