Синти Шелтон - Ресторан Мари Дюпьер

Хотя Мари, в ее нынешнем состоянии, раздражала идея сделать из ванной настоящий музей старины, все-таки она не могла не признать, что дизайнер, который все это придумал и осуществил, заслуживал всяческих похвал.

По бокам от мраморной ванны на длинных стеклянных полках расположились современные парфюмерные изыски, а на верхних полках, достигавших чуть ли не потолка, стояли старые, кое-где закопченные, а кое-где потрескавшиеся баночки, бутылочки, сосудики — всех форм, цветов и размеров. Многие экспонаты этого музея были очень изящны и красиво выделялись на фоне мозаичного рисунка стен, покрытых дымных тонов мрамором.

Но Мари вдруг стало не до всех этих красот: она почувствовала во всем теле мелкую нервную дрожь.

Пытаясь согреться, она все добавляла и добавляла в ванну горячую воду, пока не поняла, что рискует свариться. Вскакивая на ноги, она неловко повернулась и задела какую-то склянку из стоящих на полке. Осколки стекла посыпались в ванну. «Черт, что же делать? Какое-то сплошное невезение!» — расстроенно подумала Мари.

Невезучей купальщице пришлось стоять столбом в ожидании, пока уйдет вода или хотя бы осядет мыльная пена. К тому же на поверхности воды стали появляться какие-то жирные пятна, напоминающие по консистенции репейное масло для волос. Похоже, что разбитая склянка содержала что-то подобное.

Стоя по колено в остывающей воде, Мари начала покрываться мурашками. «Теперь только бы согреться».

— И она машинально начала плескать на себя пенной водой. «Боже!» — сорвалось с ее губ, когда она увидела, что вода и пена, стекая, оставляют на коже жирную масляную пленку. «Только не паникуй!» — уговаривала себя Мари, капая ароматным жидким мылом на губку. Она начала остервенело тереть мыльной губкой то себя — чтоб не закоченеть, то ванну — чтобы проложить себе путь на сушу. Вскоре все ее тело стало розовым и каким-то бархатным на ощупь, а ступни все равно продолжали скользить на высоких бортах ванны.

Острота осколков на дне быстро внушила к себе уважение: при первом же неосторожном движении Мари порезала ногу. Пенная масляная вода, которая, похоже, больше не собиралась уходить из ванны, несмотря на открытый сток, начала окрашиваться в красный цвет. И тогда неудачница взвыла наконец вводный голос — в отчаянии от собственного бессилия.

И тут же раздался стук в дверь ее комнаты. Мари мысленно поблагодарила Бога за то, что не закрыла массивную дверь ванной, и ее крик оказался услышанным.

— Войдите!!! — что было мочи заорала она.

Кто-то вошел в комнату, и через несколько секунд она услышала робкий голос Рене Десанжа:

— Мари, извините меня за вторжение, я только хотел сказать…

— Рене! Спасите меня! — В ее голосе угадывалась истерика, и благородный спаситель не раздумывая ворвался в ванную.

— О!!! Простите! Я не смотрю, — не успев толком затормозить на скользком от разбрызганной воды полу, Рене попытался на ходу развернуться на сто восемьдесят градусов и чуть сам не упал прямо в ванну. От смущения он мгновенно стал красным и, совершенно растерявшись, не сразу сообразил, что можно просто закрыть глаза.

— Умоляю, подайте мне халат! Я сейчас просто умру от холода, — дрожащим голосом проговорила несчастная жертва. Нет, она нисколько не притворялась, но паника, в которой она пребывала минуту назад, отнюдь не помешала ей сурово оценить собственное отражение в зеркале напротив: прическа мило взлохмачена, плечи расправлены, живот втянут. Мари осталась удовлетворена своим видом в столь необычных обстоятельствах и, запахиваясь в халат, как бы не обратила внимания на то, что ее спаситель опять забыл стыдливо отвести взор.

Он подхватил ее на руки. «Как в кино… Кажется, я начинаю привыкать к хорошей жизни», — отметила она про себя, все еще продолжая дрожать, но уже в состоянии с юмором рассказывать о собственных злоключениях.

— А если бы я не вернулся?! — повторял Рене, всерьез обеспокоенный кровоточащей ранкой на ноге наяды.

— Тогда я превратилась бы в каменное изваяние и стала частью экспозиции под названием, например, «Афродита, выходящая из ванны», — веселилась Мари, которой, конечно, уже совсем не было больно.

— Нет, «Афродита, замерзшая в ванне, потому что не смогла вылезти из нее», — сердито поправил ее Рене. Он уже понял, что все обошлось, да в общем-то ничего серьезного и не было, но ему совершенно не хотелось отпускать свою ношу… По-прежнему держа ее на руках, он сел на кровать и стал обрабатывать и заклеивать пластырем маленькую ранку на ее ноге. Это было не слишком удобно, зато ужасно приятно…

— Щекотно! — Смеясь, Мари отобрала у него пластырь. Она еще с минуту пыталась заклеить ступню, но у Рене освободились и руки, и губы… Вскоре пластырь был брошен под кровать — игра в доктора прекратилась, уступив место другой, гораздо более увлекательной…

По прошествии то ли целой вечности, то ли единого мгновения — она никак не могла решить, сколько времени прошло с того момента, когда Рене появился в ванной, — спаситель, продолжая обнимать ее одной рукой, другой достал из брошенных возле кровати брюк сигареты и щелкнул зажигалкой.

— Я поднимался к тебе всего лишь на пять минут, — усмехнувшись, сказал он. Оказывается, Рене тоже думал о времени.

— Врешь! — засмеялась Мари, снова поворачиваясь и прижимаясь к нему всем телом.

— Честное слово, — улыбнулся он. — Я хотел сказать, что, попрощавшись с тобой, я решил все же погулять по здешнему саду и встретил здесь одного старичка, якобы садовника. Сурово глядя на меня, он подтвердил, что писатель Макс Холл умер. А потом поинтересовался, кто я такой…

Рене прервал свой рассказ и стал искать пепельницу. Не обнаружив ее на прикроватном столике со своей стороны, он перегнулся через Мари и тут же забыл о пепельнице… Его любовное пламя грозило превратиться во вполне реальный пожар, но Мари, уже достаточно пострадавшая в этот день от стихий, выскользнула из его рук и подала ему искомый предмет.

Несмотря на присутствие рядом с ней пылкого любовника, она почувствовала, что ее любопытство разыгралось.

— Садовник сказал, что Макс Холл умер. И ты решил немедленно сообщить об этом мне? — переведя дыхание, возобновила она прерванную беседу.

— Не только об этом. Я хотел сообщить тебе то, что этот садовник как две капли похож на самого писателя: ведь я видел Макса Холла в Париже несколько дней назад.

Мари удобно устроилась на его груди и, упершись в нее локотком, с которого, можно сказать, и начался у Десанжа роман с этой женщиной, устроила инспектору настоящий допрос с пристрастием.

— …Я его видел, а он меня нет, — терпеливо объяснял ей Рене. — Я его узнал, а он меня — нет.