Синти Шелтон - Букет горных фиалок

У Элль при виде отпечатка ладони словно камень с души свалился. Где-то в глубине сознания в ней жило опасение, что сын Мари ни при чем.

Опасалась она и настойчивости нежданного поклонника и реакции мужа. При всем своем миролюбии и незлобивости, Джереми отнюдь не был рохлей и мог постоять за себя и за нее. Еще до замужества, даже до того, как он сделал ей предложение, однажды она обратила внимание на продолговатый кожаный футляр, который Джереми носил на поясе за спиной. Она думала, что в футляре, скорее всего, камертон или какая-нибудь свистулька из его коллекции. Но там оказалась наваха. Она очень удивилась, когда Джереми продемонстрировал ей складной нож с длинным и узким, остро заточенным лезвием. Цыганская привычка, сказал он о ноже и объяснил, что у цыган он научился обращаться с ножом и так привык носить его, что таскает с собой постоянно. Тогда они были вчетвером — с Аделью и Луазо, — и Адель, естественно, не утерпела и потребовала, чтобы Джереми показал, чему он научился у цыган. Джереми пожал плечами, спрятал нож в футляр, а потом… Потом его рука метнулась к спине, лезвие холодно блеснуло, когда нож раскрылся; наваха мелькнула, вращаясь, между пальцами руки — и вот нож уже грозит мерно покачивающимся острием. Этот трюк произвел на всех присутствующих сильное впечатление: Луазо восхищенно прищелкнул языком, Адель сразу же стала напрашиваться в ученицы; Элль тоже тогда была восхищена — она восхищалась всем, что делал ее Джереми.

Вчера на этом же месте у заводи она впервые увидела мужа вышедшим из себя. Гнев его быстро прошел, и она знала почему — потому что следил за ними Маню Будь на месте Маню другой человек, все могло бы окончиться совершенно иначе. И Элль немного испугалась. Она привыкла к навахе мужа и перестала ее замечать, а ведь и тогда нож был у него на поясе, на своем обычном месте. Она призналась себе, что не знает даже, ревнив ли ее муж. В отличие от той же Аделаиды, она не имела привычки проверять мужчин на прочность, и поводов для ревности у Джереми не было.

Элль любила мужа, и даже сама мысль о флирте с целью увидеть, как он среагирует, была ей неприятна. К появлению на подоконнике букета он отнесся со спокойствием, но не равнодушно. Ее позабавил выпад мужа в сторону фармацевта, и она позабыла о его злословии до того момента, как услышала злой голос Джереми, сообщившего ей, что он заметил соглядатая. Она припомнила, какой эмоциональный импульс получила и как ей передалось его бешенство, вспыхнувшее, словно порох при попадании искры. Невозмутимость Джереми оказалась не такой уж непоколебимой, а вот то, что ярость спокойного на вид человека, как ее муж, может быть страшной и безудержной, ей было известно и без того. Искушать судьбу, выясняя, каков Джереми в праведном гневе, Элль не собиралась и меньше всего приветствовала подобные проверки, спровоцированные кем-либо со стороны. За Маню же беспокоиться не приходилось: Элль была уверена, что высказывание мужа по поводу подзатыльника — не более чем досада. Проказы ее сорванцов-племянников, способные в кратчайший срок довести любого нормального человека до белого каления, муж сносил с добродушием сенбернара. А мальчишки, пользуясь терпением Джереми, частенько использовали его в качестве баобаба для свершения обезьяньих прыжков и лазания.

— Маню, иди сюда! Я кому говорю?

Маню топтался на уступе. Уходить он, по-видимому, не собирался, но и спускаться тоже не имел желания.

Элль подобрала вестерн с гальки и сунула его за спину, за пояс джинсов. Сумку она с собой не брала, потому что не хотела купаться в одиночестве. Раз Маню не выказывает желания подойти к ней, она сама до него доберется.

— Жди меня там. Я поднимусь к тебе! — крикнула она.

Элль потеряла его из виду, пока пробиралась через ивовые заросли. Ей надо было обойти заводь, а там… А что там, она себе представляла слабо: они с мужем так и не удосужились разведать окрестные тропы с той стороны, если таковые вообще имелись.

Ее ждало разочарование: дорогу ей перегородила протока. Но это было еще полбеды — протоку можно было перейти по камням чуть ниже по течению; валуны светлого гранита выглядывали из воды, словно лысины строя плешивых, зачем-то вздумавших рядком сесть на дно протоки, перегородив ее. Колышущиеся венчики водорослей, окружавшие сухие верхушки притопленных камней, усиливали сходство с макушками лысых голов. А вот на другом берегу преграда была посерьезнее — плотный колючий кустарник высотой почти в человеческий рост. Продираться сквозь него было бы безумием.

Протоку она перешла по камням и остановилась перед кустарником, тщетно выглядывая хоть какую-нибудь лазейку среди плотного сплетения колючих веток. Маню с этой точки видно не было. Элль пришла к выводу, что совершила очевидную глупость, сделав попытку добраться до Маню самостоятельно. Надо было остаться на пляже и дозываться его — он бы рано или поздно спустился.

— Маню! — закричала она. — Где ты? Я тебя не вижу!

Никакого ответа. Неужели он ушел? Это было бы досадно.

— Маню! — закричала она снова.

Из-за камня неожиданно выглянула физиономия Маню, а затем он показался весь.

— Элль! — сказал он. — Драсту!

Она сначала слегка разозлилась на него — стоит себе, понимаешь, вцепившись пальцами босых ног в край камня и в ус не дует, а ей что делать? — а потом ей стала смешна собственная беспомощность.

— Ну что ты заладил: «Здравствуй, здравствуй» — сказала она. — Видишь, мне до тебя никак не добраться. Куда мне идти, чтобы обойти эти колючки: туда или туда? — Элль показала ему рукой, чтобы он понял, о чем она ему говорит. — Где…

Договорить она не успела. Маню оторвался от камня и полетел вниз, единым прыжком перемахнув через кустарник. Прыжок он совершил с высоты метров четырех или пяти. Элль от неожиданности раскрыла рот, а Маню мягко приземлился рядом с ней, спружинив согнутыми ногами.

— Ух… — выдохнула она, глядя, как он поднимается, отряхивая ладони от приставших травинок и комочков земли. — Ты здорово прыгаешь. А я и не знала, что ты так умеешь…

— Элль, — сказал он, улыбаясь и помаргивая. — Идем играть.

— Играть? Во что? — удивилась она. — Погоди. Мне с тобой надо поговорить. Ты понимаешь?

— Играть, — повторил он с малопонятной интонацией, глядя на нее ясными серыми глазами.

Элль не понимала, что он имеет в виду, но решила на всякий случай согласиться.

— Хорошо, мы поиграем, — сказала она. — Потом. — И повторила для вящей убедительности. — Потом. А сейчас слушай меня. — И, придав голосу строгость, продолжила: — Маню, почему ты стал ходить за мной и Джереми? Это нехорошо. Не надо так делать, а то я на тебя рассержусь. Очень сильно рассержусь. Не ходи за нами больше. Понятно?